Обо всем этом Лешка узнавал со слов, оброненных на ходу вечно спешащими ординарцами, да из обрывков случайно услышанных разговоров штабных работников. Он чувствовал себя посторонним, ненужным, и в нем, вместе с обидой на Силина, который отстранил его от настоящего дела, назревало желание плюнуть на все и бежать на передовую, к Костюкову. Уж там бы он показал себя!..
Неожиданно все изменилось. И Лешка оказался в гуще таких событий, о которых и не помышлял.
Началось с того, что к Лешке в штаб явился его старый друг Пантюшка Дымов.
Сменившись с очередного караула, Лешка пошел добывать еду в гостиный двор – там, готовясь ехать на передовую, топилась захваченная у немцев походная кухня. Получив ломоть хлеба и котелок пшенной каши, Лешка уныло съел их, сидя на каменной тумбе в углу двора. Повара задраили котел, погасили огонь и впрягли в кухню пегую лошадь. Потряхивая длинной трубой с железным колпаком наверху, кухня выехала за ворота. Двор опустел. Лешка поплелся в караулку.
Первый человек, которого он увидел, войдя в комнату, был Пантюшка. Он сидел возле стола, держа между колен короткую кавалерийскую драгунку.
– Эге, здорово! – обрадовано сказал Лешка. Пантюшка поднялся ему навстречу. Лешка сразу заметил в нем значительные перемены. Прежде всего Пантюшка был ранен. Левый рукав его черной, перешитой из матросского бушлата куртки свободно болтался: рука была подвешена на полосатой косынке. Пантюшка осунулся, под глазом у него темнел сине-желтый кровоподтек.
– Ты откуда взялся? – спросил Лешка.
– Не спрашивай, – хмуро ответил он. – Всюду был – цейхгауз брал, на передовой околачивался, вот пришел…
– Что так?
– Прогнали…
– Из-за руки, что ли?
Пантюшка не ответил. Помолчав, он насупился и сказал:
– Я за делом пришел.
– Ну?
– Устрой меня, Леш, к вам, хотя бы… Хожу как неприкаянный.
– Вот те раз! – удивился Лешка. – Да ты расскажи, что было?
Пантюшка сел на табурет, с подозрением посмотрел на двух спящих в углу фронтовиков.
– Чего рассказывать… – неохотно начал он. – Как мы с тобой разошлись, пошел я к бате и говорю: «Принимай в отряд, и все тут; небось, – говорю, – чужих сыновей тебе не жаль!..» Ты моего батю знаешь. Оскалился и на меня: «Я вот тебе покажу, – говорит, – кого мне жаль, а кого не жаль!..» А кулаки у него известно какие – почище свинчатки. Ну, я связываться не стал, ушел и думаю: «Тоже мне революция, когда человеку ходу не дают. Без вас обойдусь». Стал тебя искать – не нашел. Что делать? Добыл дрын железный, сам, думаю, буду воевать. Всю ночь по городу шатался, приглядывался к немцам. Потом вижу: идут куда-то фронтовики. Я за ними. Они в засаду сели возле цейхгауза, и я недалеко пристроился. На рассвете, когда вся буча заварилась, те фронтовики давай цейхгауз брать. Пальба началась, фронт! Немцы побежали. Я за углом приспособился и, как немец выскочит, я его дрыном по каске-р-раз! Он с карачек. Другой выскочит, я и другого. Штуки четыре немцев уложил!..