Из комнаты Совета вышел один из его членов, Силин, человек рослый и очень широкий в плечах. На круглой стриженой голове волосы стояли ежиком. Под распахнутой шинелью на поясе висел наган.
Ему тотчас же придвинули табурет. Силин влез на него.
Когда установилась тишина, он заговорил ровным негромким басом, взмахивая зажатым в кулаке листом бумаги:
– Согласно общего постановления, а также Совета Союза фронтовиков, с утра будем выбивать немцев с нашего пролетарского Херсона!
Фронтовики возбужденно зашумели, придвинулись ближе. Силин поднял руку:
– Тихо! Митинги отменяются! Все! Поговорили! Договорились до немца!..
Послышались голоса:
– Правильно!
– Кончать надо говорильню!
– Пора делать дело!..
– Так, – продолжал Силин, – связь с рабочим классом у нас есть. Наше дело начать, они поддержат. Объявляется особое положение. Ежели какая-нибудь недисциплина, будем рассматривать как измену революции и пролетарскому классу, и по закону военного времени – налево без разговору! Понятно?
– Чего не понять!
– Правильно!
– Теперь слушать команду. Ротам Иваненко и Маренина идти к городской думе сейчас же и занять позицию. Так… Рота Линькова – к вокзалу. Остальные пойдут оцеплять город по берегу. Командирам указания есть… Общая картина будет такая. Начнут Маренин и Иваненко у думы. До них чтобы ни единого выстрела! А как они начнут, тогда всем действовать по сложившейся боевой обстановке. Ясно?.. Которым отрядам есть задание, выполнять! Остальным разойтись по своим местам и ждать приказов, какие поступят. Всё!..
Раздались слова команды;
– Становись!..
– Отряд Павлова, ко мне!..
Силин соскочил с табурета, поискал глазами, крикнул:
– Лешка!
Паренек в гимназической шинели подскочил к нему:
– Я тут!
– Вот тебе записка, отнесешь Виговскому на Забалку, в районный штаб, знаешь?
– Еще бы!
– Принесешь ответ. Пробирайся осторожно, на немцев не нарвись.
Лешка побежал к выходу.
Лешка Михалев, долговязый паренек в гимназической шинели, стал связным Силина совсем недавно, всего несколько часов назад.
Сначала, когда от своего закадычного друга Пантелея Дымова (в просторечии – Пантюшки), отец которого командовал рабочей дружиной на табачной фабрике Лермана, Лешка узнал о готовящемся восстании, он вместе с приятелем попытался пристроиться в дружину Пантюшкиного отца. Но ребят сразу постигла неудача. Пантюшкин отец даже разговаривать с ними не стал и велел убираться с глаз долой, пока греха не вышло. Пришлось уйти ни с чем.
Впрочем, Пантюшка надежды не терял.
– Ты как хочешь, Леш, а я останусь, – сказал он. – Сейчас пойду к бате и при всех скажу: что же ты сына до революции не допускаешь! Пусть попробует не взять, я его на весь город ославлю! Ты, Леш, не обижайся, я пойду, дело, сам понимаешь, какое…