— Зову тебя, князь Иван, вместе побаниться. Усталость дорожную снимешь. А после баньки потрапезуем. Как скинешь кольчугу, в кафтан облачишься, милости прошу в мой путевой дворец.
Вот это честь так честь. Палаты Воротынского построены были не так давно, земля в Кремле и вокруг него занята московскими боярами, да теми князьями, кто пораньше Воротынских стали присяжниками царевыми, вот и определил Иван Великий место у земляного вала, окольцовывавшего Китай-город. Хоть и редко Иван Воротынский бывал в стольном граде, больше все в своей вотчине находился, оберегая украины56 Земли Русской от крымцев и литвинов, неся службу ратную, государеву, все же угнетало князя, что хоромы его московские не по отчеству удалены от Кремля. Ущемлена, однако же, княжеская гордость была до поры до времени, пока не построил сын государя Великого, Василий Иванович, на Басманной слободе белокаменные палаты — путевой дворец.
И оказалась усадьба князя Воротынского на пути от Кремля к новому царскому дворцу, который царь Василий любил и в котором часто живал, даже принимал там послов, решал судные тяжбы.
«Специально зовет в новый дворец, чтобы мне сподручней», — тешил самолюбие князь Иван Воротынский, направляясь к ожидавшему его стремянному57 .
Однако гордость за прилюдную царскую милость все же не отвлекла его от мысли о предстоящем походе крымцев на Москву. Князь был совершенно уверен, что этот поход состоится и что вполне возможно левое крыло крымского войска пойдет именно через его вотчину, но царь повелел встать с князем Андреем в Коломне, стало быть, придется звать всю дружину, а стольный град его окажется почти беззащитным. А там княгиня-то на сносях, ее в Москву не увезешь.
«Попытаюсь убедить Василия Ивановича. После парной да кубка доброго вина сподручней будет еще раз высказать свое мнение».
Но разговор сложился еще до трапезного стола. Попивая квас между заходами в парную, вел царь разговор с князем Воротынским о делах государевых, даже о предстоящей свадьбе на Елене Глинской58 , шаг, который все служивые Государева Двора меж собой осуждали. Царь будто исповедовался князю Воротынскому, оправдывая это решение, и вдруг неожиданно для собеседника переменил тему разговора. Спросил именно о том, о чем были думки Ивана Воротынского.
— Ты сказывал на Думе, нойон из стремянных твоих. Верить ему можно?
— Тебе, государь, верю, да себе. В остальном — сомневаюсь. Оттого за языком станицы посылал. Я повелел малой дружине всю ночь гнать, чтобы сотника и мурзу ты самолично допросил. В пыточной, если нужда потребует.