– Наоборот, – простодушно поправила Роза.
– Потом, эти маленькие штучки с миндалем и фисташками…
– Еще одно слово, и меня вырвет, – сказала Одетта. – Не хватает только префекта и директора коллежа для полного счастья. Ну и чем же вы всё это увенчаете?
– А вот чем, – продолжал Бернар лукавым голосом, который был ему самому отвратителен. – Мы не будем обедать и ляжем спать в десять часов – вот достойный венец для сегодняшнего дня. Мы отправимся спать и, слава Богу, обойдёмся без глазения на танцовщиц в трикотиновых лифчиках, без планов на вечер, без экзотических местных кинофильмов, без утомительного шатания по крутым улочкам этого окаянного города, – да, мы ляжем спать, и даже не в десять, а в половине десятого. Вот, сам придумал, и горжусь этим!
Женщины помолчали. Одетта зевнула. Роза ждала, что скажет Одетта, которая никогда не спешила одобрить чью-либо идею.
– Вообще-то… – начала она.
– О, – подхватила Роза, – кто-кто, а я всегда пойму человека, которому хочется завалиться спать.
Все трое вспомнили бесконечный вчерашний вечер, начавшийся в кафешантане, в маленьком дворике под полотняным навесом, где пахло ацетиленом от множества ламп. В сопровождении молодого словоохотливого чичероне – тщательно напомаженного, затянутого в смокинг, но без шляпы – они смешались с местной публикой; за столиками пили анисовую настойку и жевали нугу. На эстраде испанка в жёлтых чулках, похожая на продавленную корзину, и две перезрелые туниски цвета свежего масла время от времени принимались петь… Потом они оказались в чистеньком, походившем на пещеру погребке, где их вниманию были предложены танцы, исполненные молоденькой девушкой – судя по всему, дни она проводила за скучной работой в какой-нибудь конторе. Обнажённая, гибкая, с крепкими грудями; босые ноги резво и деловито порхали по каменным плитам. Она демонстрировала всё, кроме волос, упрятанных под шелковый платок, и глаз, которых ни разу не подняла на посетителей. Закончив очередной танец, она садилась по-турецки на кожаную подушку. Все её искусство состояло в непринуждённости движений и умении ловко прятать от любопытных взглядов темный треугольник между бёдер.
– Какое было печальное зрелище – та малышка, что танцевала голой, – вздохнула Роза.
Бернар почувствовал признательность: она подумала о том же, о чём и он, одновременно с ним… Одетта передёрнула плечами.
– Вовсе не печальное. Неизбежное. В Мадриде смотрят Гойю. Здесь – голых кабильских девиц, куда денешься? Но я согласна, что зрелище того не стоило в половине четвёртого ночи…