Философия и психология фантастики (Фрумкин) - страница 124

Итак, реалистический текст может порождать воображаемую параллельную реальность с не меньшим успехом, чем фантастический, - более того, для создания иллюзии второй реальности фантастике приходится заимствовать реалистический инструментарий. Но между спровоцированным произведением искусства воображаемого мира и "настоящим" миром людей из плоти существуют сложные, динамические отношения. С одной стороны, мир, созданный искусством, имеет явную претензию быть отождествленным с настоящим миром. Эта претензия подкрепляется таким его свойством, как "подобие" - или "правдоподобие". Эта претензия базируется также на том обстоятельстве, что источником воображаемого мира является информационное сообщение (скажем, в форме текста), - а исконно любое информационное сообщение было сообщением о настоящей действительности. Но в то же время немало сил противодействует отождествлению двух реальностей. Среди этих сил могут быть и общие соображения о специфике литературной реальности, и недоверие к данному конкретному тексту, его недостаточное правдоподобие. Факторы, способствующие и препятствующие отождествлению двух миров, складываются в своего рода баланс сил, являющийся индивидуальным для всякого текста, для всякой культурной эпохи, да, пожалуй, и для каждого читателя. Точный "замер" степени тождественности двух миров сделать невозможно - вернее, функцию такого замера могло бы выполнить психологическое исследование, принимающее во внимание индивидуальную силу воображения каждого читателя. Но все-таки можно предсказать, что в деле "отождествления" реалистический текст всегда даст фору фантастическому. Мир, порожденный реалистическим произведением, воображается не полностью расщепленным с миром, в котором живет читатель. Но отождествлению с последним заведомо фантастического мира мешает сам статус фантастического, который означает заведомое отклонение от реальной действительности. С точки зрения логики весьма странно отождествлять два мира в условиях, когда наше внимание специально привлекается к различию действующих в них законов. Правда, в фантастических романах можно найти массу аргументов в пользу того, что чудеса и фантастические феномены вполне возможны - мы не все знаем о нашем мире, в нем есть скрытые пласты, обыденный здравый смысл часто обманывается и т. д. Кстати, эта применяемая в художественной литературе аргументация почти неотличима от аналогичной нехудожественной риторики, доказывающей возможность религиозных чудес или паранормальных явлений. Но такого рода аргументы, как бы убедительны они не были, вступают в противоречие со статусом фантастики как фантастики. И если читатель будет убежден этими аргументами, его отношение к содержанию романа станет амбивалентным до парадоксальности: это заведомая ложь, которая смогла убедительно доказать, что она может оказаться правдой. Поэтому чаще всего попытка осмыслить соотношение двух миров приводит к необходимости представить тот или иной зазор, разделяющий два мира и тем самым позволяющий им обладать разными свойствами и закономерностями. Например, этот зазор может пониматься как толща времени, разделяющая "настоящее настоящее" от "фантастического будущего" - причем в данном случае к настоящему относится также и обозримое, и предсказуемое будущее (будущее в полном смысле слова непредсказуемо и поэтому всегда фантастично). Необходимость этот или иного зазора вытекает из закона, сформулированного Станиславом Лемом, рассуждавшим в "Сумме технологии" о создании искусственных миров: "Чем выше будет степень изоляции созданного нами мира от естественного, тем заметнее будет и отличие действующих в данном мире законов" 160).