Обратите внимание: даже непредубежденный человек с естественно-научной подготовкой, не возражающий произойти от обезьяны, испытывает некую неловкость возле вольера с приматами (если он, конечно, не приматолог, который души не чает в своем предмете). Уж очень все похоже — мимика, пластика, поведение, отношения в группе, причем не просто похоже, а похоже как-то карикатурно. При этом зеленые мартышки, скажем, вызовут куда меньше раздражения, чем стадо павианов. Мы восхищаемся безукоризненной точностью движений крупных кошек и волков или врожденной грацией изящных антилоп. А эти противные кособокие обезьяны двигаются как-то неуклюже и все время кривляются, кривляются, кривляются…
Описанный феномен ученым известен давно и называется этологической изоляцией видов (этология — наука, изучающая поведение животных). Суть его очень проста: близкие виды испытывают взаимное отталкивание, причем неприятие тем сильнее, чем выше степень родства. Многие виды птиц внешне совершенно неотличимы, но разделены формой песни. Между прочим, механизм этологической изоляции лежит в основе национальной и расовой неприязни. Ничтожные, казалось бы, отличия в привычках, одежде, языке, обычаях могут вызывать у родственных народов сильнейшее взаимное раздражение. Украинский или белорусский язык нередко представляется нам откровенной пародией на русский, а вот финский или мадьярский не вызывают никаких чувств, ибо непонятны. По той же самой причине православные христиане терпеть не могут католиков и лютеран, а к мусульманам или буддистам относятся гораздо спокойнее. Еретики всюду и во все эпохи вызывали куда большую ненависть, чем иноверцы.
Таким образом, наша нелюбовь к обезьянам имеет вполне реальную биологическую подоплеку. Стремясь как-то социализовать врожденную инстинктивную программу, культурная традиция изобрела тьму-тьмущую объяснений и толкований, но суть дела от этого не меняется. Механизм этологической изоляции продолжает работать бесперебойно. Смотреться в кривое зеркало всегда не очень приятно.
Нам уже давно пора оставить в покое лирику и поговорить о приматах более спокойно и обстоятельно. Быть может, биология не располагает серьезной доказательной базой и сближает человека и высших обезьян неправомерно? Что может сказать современная наука по этому поводу?
Не хотелось бы утомлять читателя скучной систематикой, но элементарные вещи все-таки следует сообщить. Итак, всех приматов, обитающих сегодня на земном шаре, принято подразделять на два подотряда: высшие обезьяны, или антропоиды (человек разумный тоже входит в этот подотряд), и низшие, или полуобезьяны (лемуры, долгопяты и прочие). В свою очередь, высших приматов делят на широконосых обезьян (менее прогрессивных) и узконосых обезьян (более прогрессивных). Среди этих последних принято выделять надсемейство гоминоидов (Hominoidae), куда входят гиббоновые, орангутан, горилла, шимпанзе и люди — гоминиды (Hominidae). Крупных антропоидов — гориллу, шимпанзе и органгутана — помещают в отдельное семейство понгид (Pongidae); таким образом, с точки зрения современной систематики, люди (гоминиды) и высшие человекообразные обезьяны (понгиды) образуют два родственных семейства. В свете новейших научных данных многие ученые настаивают на том, что гориллу и шимпанзе следует переместить не только в семейство гоминид (Hominidae), то есть человека, но даже в его подсемейство (Homininae). Понятно, что с бухты-барахты подобные вещи не делаются: чтобы осмелиться на столь серьезные таксономические перестановки, нужны веские основания. Излишне говорить, что все вообще приматы повязаны единством происхождения и имеют общего предка. Последнее обстоятельство прозорливо отмечал еще Дарвин, поместив, между прочим, предка всех высших приматов в Африку, хотя ископаемые переходные формы в конце XIX столетия были найдены только в Азии.