Если она будет продолжать нечто подобное, я оставлю ее без портрета.
Декабрь 190…
Еще событие, Золотая, это относится к тебе. Твой Огонек на этот раз осрамился, кажется, на твою пользу… Но все, все по порядку!
Утро. У нас в классе русский язык. Преподаватель-словесник, Иван Иванович Радушин, пожилой, почти старый человек, но способен увлекаться своим предметом как мальчик. Читает он стихи так, что и я порой заслушаться готова. А ведь я-то уж, мое почтение!.. Хорошей декламацией избалована как никто. У Золотой удивительный талант читать стихи и прозу. И у дяди Вити, и у Кнутика нашего jeune premiera,[1] и у бабушки Лу-лу тоже. Но то актеры-профессионалы, им и книги в руки, как говорится, а Радушин ведь только учитель, и никаких уроков декламации не брал. Ну-с, сидим это мы чин-чином, ручки коробочкой, как настоящие пай-девочки, и слушаем о том, кто такой был Державин и значение его од. Вдруг шаги по коридору, и не одной пары ног, а нескольких… Точно целое общество разгуливает за дверьми класса. Гимназистки чуть не вытянули шеи от любопытства и не свернули себе головы. Разумеется, про Державина с его одами и думать позабыли. Иван Иванович надрывался от усилий вернуть классу его исчезнувшее внимание. Не тут-то было. Все глаза впились в дверь. Смутно ожидалось что-то необычайное, из ряда вон выходящее, что не каждый день происходит в гимназических стенах.
И вот дверь распахивается предупредительными руками коридорного сторожа на обе половинки и… входит Марья Александровна, Василий Дементьевич, наш инспектор, Маргарита в ее вечном синем платье и какой-то маленький, полный старичок в синем вицмундире, со звездой на груди.
— Почетный гость! Вельможа! Большой государственный человек! — пронеслось по классу шепотом, исполненным благоговейного ужаса, точно он был создан не таким человеком, как все.
— Он дальний родственник г-жи Рамовой, — успела мне шепнуть Усачка, — и очень благосклонен к нашему учебному заведению. Бывает довольно часто. Знаете, Ирина, он очень, очень добрый человек!
— У-гу! — соглашаюсь я, кивая головою и менее всего заботясь о том, добр или не добр этот симпатичный по виду, в форменном вицмундире старик. Я равнодушна вполне к неожиданному появлению начальства. Сегодняшний урок знаю и даже усвоила себе кое-что о Державине, так что могу «отличиться», если спросят. Чего же больше? Пускай спросят. Рядом со мной донельзя волнуется Усачка, всеми силами стараясь привести в порядок свои кудрявые волосы. Марья Александровна терпеть не может «лохматых». Позади нас Маруся Линская, красивая девочка с глубокими, обведенными синими кругами, вследствие усиленной долбежки, как уверяют гимназистки, глазами, наша первая ученица, усиленно шепчет заданное к сегодняшнему дню стихотворение. Наверное, Радушин пожелает блеснуть примерными знаниями лучшей ученицы и спросит ее в первую голову. Так и есть.