Сегодня поутру Принцесса причесала свою умирающую подругу, надела эту розовую кофточку на ее худенькое, ставшее теперь таким легким, легким, как перышко, тело, обливая слезами и розовую кофточку, и толстые косы больной.
Нарядная, напряженная, она лежала теперь на своей узкой белой постельке. Худые-худые, желтые, как воск, ручонки перебирали конвульсивными движениями край одеяла и простыни. А глаза не отрываясь смотрели на часы, на круг циферблата, на медленно-медленно подвигающуюся стрелку.
Убийственно тянулось время. С каждой минутой слабел Огонек, не различая уже близких, не улыбаясь им больше, как несколько часов назад. Доктор приложил ухо к ее сердцу. Оно стучало так тихо-тихо, как выстукивают маленькие, совсем маленькие карманные часы, и взял кукольную руку Огонька своей большой грубой рукою. Пульс еще был, сердце жило, но сам Огонек уже догорал. Да, это было видно, видно по всему. Огромные глаза потускнели снова.
— Теперь уже скоро… — чуть слышно произнес доктор, многозначительно взглянув на стоявшую около него Марью Александровну.
— Не знаю… почему же… почему она не едет! Последняя телеграмма говорит… сегодня… сейчас должна она здесь быть! — сорвалось отчаянным шепотом с губ последней.
— Еще есть время, — попробовал утешить доктор.
— Но смотрите на девочку… Ей все хуже и хуже с каждой минутой. Теперь уже она не узнает мать.
— Еще четверть часа у нас в запасе… Может быть… кто знает, она их проживет!
Марья Александровна взяла свесившуюся с кровати слабую ручонку и поднесла ее бережно к губам.
Ресницы Огонька дрогнули, но взгляд не оторвался от циферблата.
В ту же минуту легкая судорога исказила ее лицо.
— Начинается… Дети, уйдите! — тихим шепотом произнесла Рамова, обращаясь к присутствующим здесь интернаткам.
В ответ прозвучал отчаянный вопль Принцессы:
— Нет! Нет! Не гоните меня от нее. Не гоните! Если ее Золотая опоздает, я заменю ей ее! — прорыдала молодая девушка, ломая руки.
Вдруг ссохшиеся, посиневшие губы Огонька раскрылись, и голос, похожий на шепот весеннего ветерка, шепнул:
— Она приедет… Я знаю…
Все вздрогнули невольно. Сердца, молодые и старые, присутствующих здесь людей, разрывались от жалости.
Сдержанная, спокойная Ирма Ярви не выдержала и, уткнувшись лицом в подоконник, зарыдала на весь замок.
А большие черные вопрошающие глаза все смотрели на часы и ждали, ждали…
Огонек ждал с мучительной настойчивостью Золотую, а смерть ждала Огонька.
Тихо продребезжали колеса по камням дороги… Кто-то въехал в замок. Дрогнуло восковое личико умирающей, что-то похожее на румянец выступило на выдававшихся от худобы скулах.