Максима Дормидонтовича Михайлова не раз приглашал петь в квартете, где выступали Молотов, Ворошилов и он сам. Хороших басов в Политбюро не имелось.
Пели знакомую с юности и близкую их сердцу классику. Сталин вел партию тенора, Молотов - дисканта, Ворошилов - альта, а Максим Дормидонтович подпирал всех сочным басом. Не отклонялись от канонов, следовали автор-скому указанию: "Allegro moderato". "Придите, ублажим Иосифа приснопамятного... Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе. Слава Тебе, Боже наш, слава Те-бе..."
Если Михайлов из деликатности пел вполсилы, просил его не скромничать перед рядовыми церковными певчими.
"То академик, то герой..."
Он был до конца уверен, что художник обязан работать своим воображением, но оставаться в пределах стиля. Дирижер Самосуд убрал из оперы "Иван Сусанин" известный хоровой гимн. Сталин не мог согласиться с этим и, побывав на репетициях, предложил исполнять "Славься", но в иной текстовой редакции. Вместо "Славься, царь-государь" исполнять "Славься, русский народ".
Любая деталь, нарушающая целостную картину, не оставалась не замеченной Сталиным. Он посоветовал исполнителям ролей Антониды и Вани поменьше горевать, оплакивая отца, так как их горе, конечно, тяжкое, но оно личное. Внося коррективы в либретто оперы, не побоялся предложить ввести в финальную сцену колокольный звон. В Москве кремлевские колокола молчали, а в Большом театре радовали слух.
Иногда на вечерних заседаниях правительства вдруг начинал посматривать на часы. Потом, поглаживая усы, предлагал: "А не прерваться ли нам, товарищи. Через пятнадцать минут в Большом театре товарищ Пирогов исполнит арию Сусанина".
К первому аккорду знаменитой арии Сталин успевал занять свое кресло в боковой правительственной ложе. Сначала он усаживался у барьера, а потом, чтобы не лишать удовольствия зрителей, которые глазели на него и не слушали певца, перемещался в глубину. Музыка его волновала. Глаза увлажнялись. Он прикрывал их ладонью. Особенно трогал запев после оркестрового вступления: "Чую смертный час" и пианиссимо: "Ты взойди, моя заря, заря последняя..."
Не было дел, в которые бы не вникал товарищ Сталин. Фадеева поражала его работоспособность. Он знал, что Иосиф Виссарионович до войны еже-дневно прочитывал до пятисот страниц литературы, включая специальную, не считая работы с документами.
Герой Советского Союза летчик Г. Байдуков говорил Фадееву: "Откуда человек, занятый делами государственной важности, знает детали авиастроения и летного дела?.."
У комбайнера Константина Борина Сталин интересовался возможностью убирать хлеба на третьей скорости. Спрашивал конкретно, как "механизаторы связывают у комбайна цепи".