Зулус уставился мне в глаза, будто пытался измерить всю глубину моего морального падения. Но увидел он то, что хотел увидеть: как в бездне моей души полыхает костер стяжательства. Я знал, как это изобразить. Приглашали меня на всякие презентации липовых снадобий и подозрительных “пирамид”, и помнилось мне, как пляшут перед толпой клиентов-кретинов их отцы-основатели: рожи перекошены, зенки выпучены и с клыков капает слюна. Слюна у меня не капала, но насчет алчной рожи и зенок я постарался на совесть.
Бартон-Долби кивнул, довольный осмотром.
— Ладно! Будем считать, что договор вступил в силу, и мы разберемся и с магией, и с вичфобией, и с прочим колдовством. Сколько еще раритетов ты сможешь нам предложить?
Я пожал плечами.
— А что, двух недостаточно? Один у тебя уже есть — от Боба, торговца фруктами… Как его в бассейн занесло, бедолагу! Приступ веселья, что ли? Но “веселушка" — то у тебя? Не затонула в испанских водах? — Не затонула, — подтвердил зулус, разом поскучнев, — но копии не сделать. Пытались, не получается! Вообще непонятно, как эти штучки устроены. Формула нужна, технология, спецификации, и все такое… Ведь в них ни чипов, ни шестеренок, ни батарей… Однако работают! Дьявольщина, да и только! — Русский ум изобретателен к зависти Европы, — сказал я и после паузы добавил:
— Значит, копии не сделать? Тогда за формулу, приятель, оплата по двойному тарифу. Договорились?
— Ну, ты и жук! — вскинулся Долби-Бартон.
— Я — крысолов. Так как, по рукам? Он потеребил отвислую нижнюю губу, кивнул, поднялся, сгреб футляр с любовным амулетом, открыл шкаф и выудил из него радиотелефон.
— Вот, возьми… Аппарат самый обычный, но, если трижды нажать клавишу “pause”, сигнал уйдет на мой пейджер. Понятно?
— Чего ж не понять, — сказал я, вставая. — Мы не только по крысам специалисты.
— Не сомневаюсь. Иди вниз, машина доставит тебя к метро. К этой… —… к Черной Речке, — услужливо подсказал мормоныш.
На пороге я обернулся и напомнил:
— Товар не забудь проверить. Лучше один погляди. Так безопаснее. И надежнее.
Лестница загудела под моими ногами, розы запрыгали в своих горшочках, когда я ринулся во двор. Бежал и думал: сейчас он достает футляр… касается крышки… открывает… вытряхивает на ладонь… глядит, окутанный голубым сиянием… Что же дальше?
А собственно, что? Девушек в этой конспиративной квартире не имелось, зато был мормоныш.
Домой я вернулся, когда уже начало темнеть.
На улице дежурил знакомый автомобиль “Жигули”, а во дворе, на скамейке за песочницей, дремали Глист с Лиловой Рубахой. Меня они словно не заметили — то ли из соображений конспирации, то ли в отместку: мол, обдурил наших приятелей Бонда с Итальянцем, так мы на тебя, мазурик, и смотреть не желаем. Я помахал им ручкой и направился к лифту, но он, как бывало в трех случаях из пяти, был погружен в нирвану. Пришлось тащиться на пятый этаж пешком, прижимая к груди упаковку с драгоценными розами.