Это как-то не вязалось. Совсем не вязалось… Ни бутылки, ни бочонка, ни смысла, ни резона… Другое дело — если его одурманили… Но чем? Я наклонился, поднял валявшиеся в траве обертки и начал их разглаживать. Две — от “Дирола" — вайт, без картинок, с синей и белой надписями по серебристому фону, одна — от “Стиморола”, со снежинкой, и еще одна — неведомой мне марки, золотистая, с едва заметным медицинским запахом. Вот и нашлась искомая емкость, промелькнуло в голове, пока пальцы автоматическими движениями расправляли золотой фантик. На обороте был какой-то текст, на английском и очень мелкий, но у меня хорошее зрение. Я вгляделся и прочитал, что лечебная жвачка с клофелином предназначена для гипертоников, что она стабилизирует давление, но, в сочетании с алкоголем, оказывает мощный седативный эффект. Клонит в сон, иными словами. Затем перечислялось еще пять препаратов, добавленных к жвачке, с формулами и названиями из двадцати букв, но это я пропустил; к стыду своему, должен сознаться, что не силен в органической химии. Как, очевидно, и Борис. А зря! Временами не мешает знать, что мы едим, что пьем и что жуем.
* * *
Я поднялся в номер, принял душ, побрился и переоделся, затем решил позавтракать. Пока допивал кофе с бисквитом, чистку бассейна закончили, но ни один постоялец не спешил плюхнуться в голубовато-хрустальные воды. На лежаках и шезлонгах тоже не было никого, зато портье с мрачной миной наблюдал, как немка со своими отпрысками и багажом садится в такси. За ней отбыли гомики, полдюжины англичан, две наши супружеские пары из Питера и еще кое-какой излишне впечатлительный народец. Санчес тоже был мрачен на завтрак явилось всего человек двадцать, и среди них — полковник Гоша с красными, как у вампира, глазами. Я подумал, что ему бы клофелиновая жвачка не помешала, обеспечив разумную экономию средств. Хотя кто его знает? Вполне возможно, цена чудодейственной жвачки была побольше, чем у бутылки “Столичной”.
Ко мне за столик подсели Гриша с Лешей и завели разговор о том, что, в силу прискорбного случая, есть возможность переменить прописку. Я ответил, что собираюсь купаться в море, что вполне доволен “Алькатразом” и не хочу съезжать, что у меня тут завелись друзья, включая бармена Санчеса, и все мы должны поддерживать друг друга в горестях, хранить российские традиции, бодриться и не кукситься. Затем я отоварил свою карточку, и мы, как положено, выпили не чокаясь — за упокой души Бориса.
Весь этот день я провел на пляже — разумеется, под неусыпными взорами братцев-лейтенантов. Лев — тот, что с усиками — намекнул, что ожидается приезд большого начальства, но других скользких тем не касался; Леонид же был немногословен, как его тезка, спартанский царь, защитник Фермопил. По небу скользили облака, дул приятный ветерок, температура опустилась с тридцати восьми до тридцати — уже не африканский зной, а просто теплая погода. Мы отобедали в индийском ресторанчике на набережной, съели цыпленка под соусом кэрри, окунулись два-три раза и возвратились к ужину в отель. Я отметил, что Дика Бартона нигде не видно, поразмышлял о судьбе своих вкладов в банке “Хоттингер и Ги” и в восьмом часу поднялся в номер, собираясь предаться дальнейшим раздумьям в плане сложившейся ситуации. Однако мои намерения были нарушены. Только я вышел на балкон, вдохнул прохладный вечерний воздух и закурил сигарету, как в дверь постучали. “Кам ин!” — крикнул я, решив, что сейчас повидаюсь с Бартоном; дверь отворилась, но вошел не зулус из Таскалусы, а остроносый майор Иван Иванович Скуратов. Был он запылен и мрачен, в пропотевшей рубашке и панаме военного образца. И тянуло от него неприятными запахами — теми, какими пропахли морги и полицейские участки во всем мире. Во всяком случае, что касается моргов, я мог положиться на личный опыт.