— Никак забогател ты, Димыч, — произнес пожарник, разглядывая наш пыльный экипаж. Потом отхлебнул пивка и разочарованно покачал головой:
— Нет, бля, не забогател… Гробовастая тачка… Ездит ишшо?
— Ездит, — подтвердил я.
— А брал почем?
— Не знаю. Не моя машина, приятеля.
Петрович поглядел на Пашу и Дашу, угощавшихся фантой, снова покачал кудлатой головой и спросил:
— А девка тоже его?
— Нет, моя.
— Ви-идная… Ну, дай вам бог! А Серегиных убивцев не нашли? Ха-ароший был мужик… Пивом меня угощал… — Не нашли.
— Во жизнь пошла! Ничего найти не могут! У нас, б.., пожарную машину сперли, с брандсбойтом и лестницей — и ту не найти! Как корова языком слизнула! — Он вдруг наклонился ко мне, обдавая сложным запахом пива, пота и солярки, и прошептал:
— Слышь-ка, Димыч, болтался у твоей избы один… и к нам приходил, выпытывал, когда, мол, хозяин будет… Клавка моя пасть разинула и давай выкладывать, что знает и чего не знает, но я ей по сусалам… чтоб, значитца, не болтала лишку… Ты меня, Димыч, знаешь: я чужих не люблю. Ходют тут, б.., выпытывают… — Знаю, — кивнул я и заказал еще одну банку — само собой, для соседа. — А каков он был… этот, который выпытывал?
— Сильно чернявый и в кепке, — пояснил Петрович. — Здоровый жлоб! Был бы похилей, так я бы по его сусалам съездил, не по Клавкиным Мы распрощались и через десять минут достигли ограды моей фазенды. Колдобистую лесную магистраль Паша преодолел с той же изящной легкостью, что и Гробиловку Конечно, машина была у него зверь, но и сам он дорогого стоил, и я не сомневался, что ему суждена блестящая карьера у Мартьяныча. Особенно если он осилит Шекспира с Киплингом.
Ужинать с нами Паша отказался, сел в свой броневик и укатил. Пока Дарья бродила по участку, ахала над одуванчиками, восхищалась соснами и проверяла, не осталось ли чего на смородинных кустах, я открыл дверь, взошел на веранду и первым делом стер тряпкой меловой рисунок на полу. Допрашивая Дарью, Скуратов не рассказывал ей о судьбе Сергея, и я об этом тоже не собирался говорить. Во всяком случае, сейчас. У женщины, склонной к романтике и фантазиям, бывают странные предрассудки насчет трупов: так зачем же портить настроение и себе, и ей? Незачем, решил я, распахивая вторую дверь — ту, что вела в дом. В доме было сыровато. Я затащил в комнату баул, вытряхнул из него продукты, книжки и прочее, потом окликнул Дарью:
— Печку умеешь топить?
— Попробую. Братец меня учил.
— Проверим, — сказал я и начал переодеваться. Дарья развязала шарфик, сняла свои туфельки и зеленое платьице, покосилась в мою сторону и торопливо влезла в старые джинсы. Правда, до того, как она натянула ковбойку, я успел проверить, не спрятан ли в ее бюстгальтере пистолет. Потом, улыбаясь и насвистывая, отправился к дровяному навесу.