Новая роза в моём саду. А садовник уже приготовил серп, так как он ненавидит розы, они кажутся ему одинаково ненужными и блеклыми.
* * *
Я смотрю в овальное зеркало в потемневшей от времени бронзовой оправе и слабо улыбаюсь. Мне кажется, что я теряюсь в манящей серебристой глубине, словно медленно погружаюсь на дно тихого озера.
И тогда кажется, что там, внутри зеркала, заперта я настоящая, а возле зеркала, облокачиваясь и устало глядя в пустое пространство, сидит моя тень.
Поправляю волосы — они густые и мягкие… Не к месту вспомнилось, как Маюри любил мои волосы. Любил их гладить целовать, особенно когда думал, что я этого не замечаю, что я уже сплю.
Он мог быть холодным, словно лёд, отстраненным, словно чужим, а мог проявлять удивительную нежность, чуткость и понимание.
Всё постепенно разрушалось, словно под властью какого-то страшного проклятья.
А вдруг нас троих действительно кто-то проклянул, например, ещё в школе? Позавидовав нашей дружбе и верности.
Слабо улыбаюсь, и натягиваю на обнажившееся плечо халат с рисунком из осенних листьев. Атласный, на тёплой подкладке, он вполне европейский, только, возможно, мотивы рисунка наши, японские.
Хотя… если взять мою мать, то она вообще не была не только японкой, но даже и человеком.
Моя мама — кицунэ, точнее, лисица-оборотень.
Невольно улыбаюсь, и улыбка в зеркале кажется нежной и трогательной, вспоминая, как однажды в нашем саду я увидела очень красивую лисичку. Тогда я осторожно вышла и попыталась её подманить чем-то вкусным, чтобы погладить. И едва не умерла от страха, когда лисица превратилась в мою мать.
Оказывается, лисицы на самом деле могут превращаться в людей, но не все, а особая порода. А также любить. Ведь мать всю жить любила отца, а он её.
И, несмотря на то, что они уже лет пять как живут в Америке, и кажутся чем-то отдалённым и почти забытым, хотя мы регулярно перезваниваемся, а также переписываемся по Интернету, их любовь не разрушена.
Когда я тогда очнулась от обморока на руках матери, так всё мне рассказала, и в утешение заметила, что я в лисицу превращаться уже не смогу, но моё очарование будет куда больше, чем у обычных женщин. А это значит, что шансы на счастливое замужество у меня довольно высоки.
Она тогда намекала на Маюри, так как знала, что я люблю его, а Сае не воспринимала серьёзно, полагая, что та вскоре умрёт — однажды она так и сказала мне, рассудительно и спокойно. И даже предложила поскорее родить от Маюри, лучше всего сына, чтобы покрепче привязать его к себе.
«Сае вы тогда сможете держать у нас дома, к тому же, ты сама рассказывала, что она ненавидит, когда к ней прикасается мужчина, и слишком слаба, чтобы выносить ребёнка», — говорила мне мама перед отъездом.