Ещё один удар ножом — я почти не почувствовал боли, ощутив лишь как нечто чужеродное поселилось в моей плоти, став её неотъемлемой частью. — И я решил поставить точку, прежде чем наш папочка поставил бы на мне крест. И, знаешь, что было бы самым ужасным? Собираясь отселить нас с матерью, папа лишал меня даже редкой возможности видеть твоё прекрасное лицо. Я твой бог смерти, который любит тебя! Я ведь был в тебе, помнишь?
Выстрел — и лицо брата становится бессмысленно-пустым, а глаза кажутся зелёными стекляшками, дорогими изумрудами на витрине ювелирного магазина.
Его тело медленно стекает вниз, скользя по моему, словно в последней чувственной ласке.
— Господин Мураками! — слышу я голос, который взрывается в голове сотней петард. Это знакомый голос слуги. Только сейчас я ощущаю реальность боли от ножа, засевшего в моём теле, вгрызающегося в него, словно пиранья. Я почти падаю, но меня подхватывают руки нашего охранника. Он заботливо держит меня на руках, с отчаяньем вглядываясь в моё лицо, ища в нём признаки жизни — а я даже не помню, как его зовут.
* * *
Мой брат остался жив, но впал в кому. Дедушка сказал, что его душа оставила тело, а тело превратилось почти в растение.
Дедушка хотел забрать меня к себе, сказал, что собирается защитить меня от Йоширо, так как тот обязательно вернётся за мной, но я не согласился.
И не потому, что я ему не верил.
Я видел Йоширо на похоронах моих родителей. Он стоял возле склепа, когда процессия с тремя гробами и множеством гостей проходила мимо.
Его не видел никто, кроме меня… и дедушки. Тот сжал моё плечо до боли, мелко дрожа от страха и ярости. Я даже подумал, что дедушка может умереть прямо там, а у нас нет свободного гроба.
Йоширо был в чёрной одежде, которая подчёркивала его белоснежное лиц и слегка зеленоватые волосы. Наверное, он их специально красил, чтобы меня пугать — сочетание басмы и хны — как примитивно! А я-то столько лет принимал его за утопленника и позволял совершать инцест в собственной кровати, позволял ему трогать себя, проникать, брать.
Зелёные глаза светились потусторонним светом, бросая блики на нежные черты лица.
Он стоял совершенно неподвижно, сверля взглядом нас с дедушкой — до остальных участников похорон — и активных, и пассивных — ему явно не было дела, затем медленно, торжественно поднял руку, и пафосно указал на меня пальцем с длинным женским ногтём — он всегда любил маникюр.
«Я скоро приду за тобой, Маюри, ведь я теперь настоящий бог смерти. Я буду ждать, и я дождусь, когда смогу придти по твою душу! О, ты не представляешь, что я сделаю с тобой! Твоя смерть будет очень долгой…» — он тихо рассмеялся, а затем исчез во вспышке зелёного пламени.