Алеша вошел в азарт и встал.
– Ты, Власов, счастливейший студент, – продолжал он. – Я, например, учусь ради той цели, которая еще как-то неярко, неопределенно маячит в воображении. А ведь я скоро кончаю университет! Ты же только начал учиться, а цель твоя у тебя в руках, осязаемая, вдохновляющая и такая прекрасная, что ради нее можно пойти на любые лишения. Нет, Власов, ты и не подозреваешь, что ты за счастливец! – почему-то с сожалением заключил Алеша.
Федя увлеченно слушал товарища. Щеки его горели, губы и глаза улыбались.
– В самом деле, ты убедил меня, Алеша, что я счастливейший из смертных! Сейчас я начну проявлять радость!
Федя схватил висящую на стене гитару, энергично заиграл плясовую и, не выпуская гитары из рук, начал выкидывать ногами замысловатые коленца.
– Ох ты! Ох ты! – выкрикивал он в такт движениям и музыке. Не останавливаясь, он повязал на голову под подбородком свой большой клетчатый платок.
Алеша хохотал до слез, навалившись на стол.
Они не услышали несколько раз повторяющегося стука. Дверь открылась, и в комнату вошла Николаева.
Тяжело дыша, Федя остановился и со смущенной улыбкой опустил гитару.
– Когда вы вместе, – засмеялась Николаева, – либо драка идет, либо пляска. Ну, что же вы, – обратилась она к Феде, – продолжайте! Здесь такое веселье, что, того и гляди, больной в пляс пойдет! Может, напрасно я проведать пришла?
– Нет, Татьяна Филипповна, не напрасно. Я еще только душой участвую в веселье, – сказал Алеша, пододвигая стул Николаевой.
Она села.
Федя хотел было повесить гитару на стену, но Алеша остановил его:
– Нет, Власов, рано. Ты сыграй Татьяне Филипповне свое новое сочинение.
– Пожалуйста! С удовольствием послушаю, – серьезно сказала Николаева.
Она не преувеличивала. Музыкальные способности Феди она ценила. Николаева сама не раз перед смотром художественной самодеятельности аккомпанировала Феде.
Знала она несколько Фединых сочинений и находила их очень своеобразными и талантливыми.
В прошлом году, перед студенческой олимпиадой, она уговаривала его выступить со своими произведениями. Но не только выступать, а даже говорить кому-либо о своем музыкальном творчестве он не хотел.
Федя сел на Алешину кровать и минуту-две перебирал струны. Затем взял несколько аккордов, убедился, что гитара в порядке, и заиграл.
Татьяна Филипповна подняла голову и посветлевшими глазами смотрела на Федю.
Ей почему-то вспомнилось прошлогоднее заседание ботанического кружка, волнение, с которым тогда рассказывал Федя о свет-траве.
Затем в воображении ее встала манящая зеленая даль. Легкий ветер перебирает густые листья деревьев, и они тихо шумят, точно шепчутся… Доносятся чуть слышные всплески реки. Кто-то идет босой по ее берегу, шуршит галька… Вот пискнула птичка и спряталась от кого-то; опасность миновала, и она вольно, во весь голос затрещала, запела в кустах или взвилась в небо… Где-то поет ручеек, звенит по камням, весело ему, он бежит и тихонько смеется…