Рядом с Саней часто сморкался в большой клетчатый платок Федя. Он жалел жизнелюбивого старика Савелия.
Вспоминалась первая встреча с Савелием, когда под влиянием его слов Федя поверил в существование свет-травы. Вспоминалась душистая темная ночь на сеновале без сна, та ночь, когда Федя твердо выбрал профессию… И в этом тоже была доля участия старика.
Игорь стоял в стороне и с обычным спокойствием, которое сейчас раздражало Федю и казалось ему неуместным и даже неприличным, смотрел то на мертвого, то на присутствующих.
Еще вчера старик был здоров и бодр. Саня, Игорь и Федя вечером пришли к нему с пучком вновь собранных растений.
Что-то похожее не то на радость, не то на тревогу промелькнуло на спокойном лице Савелия Пряхина, когда пальцы его худых рук коснулись причудливо изрезанных продолговатых листьев пушистой травы, усыпанной мельчайшими белыми цветочками-колокольчиками. Так же тщательно ощупал старик и корень. Очевидно, с этой травой были связаны воспоминания молодых лет, они вереницей проносились в воображении, и Савелий боялся спугнуть их.
– Эта! Эта! – сказал он тихо. – И корешок, и цветочки, и листья ее. Разве за эти годы другая похожая народилась? – с сомнением развел он руками. Он понюхал траву и улыбнулся. – Свет-трава!
– Эта? – сдерживая дыхание, спросил Федя и осторожно, будто дотрагивался до чего-то хрупкого, сделанного из тончайшего бьющегося материала, положил на ладонь свет-траву.
«Да та ли это трава? Не ошибся ли старик?» – вдруг подумал Федя, и его охватило беспокойство.
«Неужели это та самая свет-трава, которую вот так же, как Федя, держал на ладонях мой прадед?» – думала Саня.
– Смотрите, да она совсем на вид скромная и незаметная. Чертополох какой-нибудь куда виднее! Вот и у людей так: другой красив, говорлив, а пуст, – вытягивая шею из-за плеча Сани, сказал Игорь.
Они ночевали на сеновале во дворе Пряхиных и не спали всю ночь: были слишком взволнованы прожитым днем.
Под утро старик Савелий умер.
Перед смертью он разбудил внучку-старушку, велел достать из сундука давно припасенное белье и поднять всех домочадцев.
Он оделся. Сел в передний угол, в кресло, сделанное его же руками, и спросил, сколько времени.
Было без двадцати минут четыре.
– Ну, детушки, помираю, – просто сказал он, так же, как говорил ежедневно за ужином: «Ну, детушки, сегодня хорошо поработал».
Трясущимися руками он бессильно опирался о ручки кресла. Повернулся к окну, в последний раз уставился незрячими глазами навстречу свету нового, загорающегося утра и медленно откинул голову.
Игорь, Федя и Саня услышали в доме беготню, плач и опрометью бросились с сеновала. Но Савелия они уже в живых не застали.