Глава пятнадцатая
По долинам и по взгорьям
В голове билась — словно шустрая плотвичка в ведёрке незадачливого рыбака — одинокая и испуганная мысль: «Лишь бы не Томас! Лишь бы не Томас! Как тогда смотреть в глаза Гертруде и Людвигу? Господи, сделай так, чтобы это был не Томас…».
Шлюпка подошла к злосчастной льдине, но это абсолютно ничего не прояснило: большие и маленькие лужи крови, беспорядочно разбросанные серые внутренности, рядом с наполовину вмёрзшим в лёд корабельным штурвалом всё так же лежалдремал стандартный, почти новый матросский башмак.
— Гребём к «Александру»! — хмуро скомандовал Егор. — Шибче гребите, лентяи! Не жалейте сил! Навались!».
«Эх, братец, надо было, всё же, осмотреть загадочный штурвал!», — возобновил своё нытьё беспардонный внутренний голос, но тут же одумался и извинительно заканючил: — «Молчу, молчу, молчу! Это же я так просто, по привычке. Не обращай, пожалуйста, внимания…».
Когда они подошли к фрегату, выяснилось, что вторая шлюпка уже поднята на борт. Егор мгновенно вскарабкался по штормтрапу на палубу корабля и хрипло спросил у шкипера Тихого:
— Где Томас Лаудруп? Жив?
— Живой он, Александр Данилович! — успокоил Емельян. — На носу сидит, переживает сильно, а эскимосские туземцы его утешают старательно, песенки поют необычные. Слышите?
Действительно, до слуха Егора долетали какието странные звуки — гортанные и одновременно вибрирующие в самых разных тональностях.
«Напоминает горловое пение тувинских и алтайских шаманов!», — напомнил о себе памятливый внутренний голос. — «Както в двадцать первом веке показывали по ящику, на канале «Культура»…».
Он торопливо прошёл на нос фрегата и, склонив голову на бок, принялся — не без доли удивления — созерцать открывшуюся его взгляду мизансцену.
Томас Лаудруп, откинув голову назад и упершись затылком в доски корабельного борта, сидел на большом холщовом мешке, плотно набитом рваными парусами и старыми корабельными канатами. Лицо юного датчанина было беззаботным и расслабленным, на обветренных губах блуждала умиротворённая улыбка, а в широко открытых глазах присутствовал откровеннохмельной блеск.
По правую сторону от Томаса на бухте толстого причального каната восседал эскимосский вождь. В жёлточёрных зубах пожилого туземца была крепко зажата длинная, очень светлая пластина («Скорее всего — костяная!», — заявил внутренний голос), вождь изредка ударял по ней толстыми тёмными пальцами, похожими на корявые прутики полярной ракиты. Пластина тут же начинала мелко вибрировать, подражая звукам, издаваемым в полёте гигантским рассерженным шмелём, бестолково мечущимся из стороны в сторону.