Вышли к огороду. Тут буйно цвела фиолетовыми и белыми цветами картошка. Гришка сказал:
— Посадил позже всех в деревне. У соседей только начинает зацветать, а у меня уже вовсю цветет. И колорадских жуков нету. Я их дустом…
— Чем?
— Дустом. У колхозного кладовщика за пол-литра хоть тонну бери.
— Так нельзя же дустом! — чуть не вскрикнул я. — Отравишься.
— Я, что ли, один им пользуюсь? — успокоил меня Гришка.
— А вот там, за картошкой, что у тебя? — показал я на новые заросли сорняков.
— Тоже картошка. Но ту я окучить не успел. Да мне и этой хватит.
Затем Гришка привел меня на бахчу, окруженную плетеной оградой.
— Видишь, помидоры? — бросил он взгляд на грядку, где больше царствовал щир, а не помидорные кусты. — Не смотри, что они маленькие. А цветут, и завязь уже есть. У соседей опять же — дульки. В нынешнее дождливое лето помидоры не у всех будут. А щир? Так Васька Хомяк обещал его вырвать — он им поросенка кормит.
Среди сорняков рос чахлый лук, робко цеплялись за лебеду бледные огуречные плети. Гришка возбужденно показывал и на чесночную грядку, но перышек чеснока я, честно говоря, среди травы не разглядел. Чувствовалось, однако, что Гришка доволен своим огородом.
Но боже мой! Какое запустение на этом огороде (кроме нескольких окученных соток картошки)! Сколько труда еще нужно приложить, чтобы тут был элементарный порядок! Я ведь еще не сказал о том, что у Гришки есть две наседки с цыплятами, и ночуют они (а часто и днюют) в хате. Можете представить, какие там витают запахи, какая там чистота.
У Гришки двадцать гусей: шесть старых, четырнадцать молодых. Их никто не стережет, с утра до вечера они предоставлены сами себе. Частенько лакомятся на колхозном пшеничном поле, и Гришка удивляется, как это они не попадутся на глаза колхозному начальству. Тогда — штраф.
Запустение, запустение.
Есть еще беспривязный пес Шарик. Голодный до невозможности. На моих глазах Гришка бросил ему твердый, как кирпич, заплесневелый кусок хлеба, и он накинулся на него, будто на мясо. Я удивился, что Шарик при этом щадит цыплят — своих и соседских.
Спит Гришка, сам признался, на старом диване не раздеваясь, часто прямо в обуви. Одежда его — рубашка, брюки — давно не стираны, пропитаны потом. Волосы отросли, как у попа. Бреется раз в неделю.
И впрямь, кто за такого замуж пойдет?
Гришка угадал мои невеселые мысли.
— Один я… Ничего не успеваю… Вот и запустил — и огород, и хату, и себя. Хозяйка нужна. Между нами, предлагал я одной доярке ко мне переходить. Сказала: «Чем твои трусы да портянки стирать, лучшя я без мужика век буду жить. — И добавила: — К тому же ты, Гришка, непостоянный человек». Убеждал ее, что с романтикой я покончил, не верит… А без хозяйки я из запустения не вырвусь.