Беда, отчаялся Кузьма, одному не обойтись. И стал приглядываться к снующей толпе, кого б из мужиков на помощь позвать. Старался выбрать одетого попроще, да все были почему-то в новом, в чистом. А, будь что будет!
— Эй, гражданин! — крикнул одному Кузьма и поманил его пальцем.
Мужчина лет сорока, спешивший к троллейбусу как на пожар, остановился.
— Меня?
— Тебя, тебя. Подсоби. — И указал на мешок.
— Э-э, некогда, — отмахнулся тот и на ходу впрыгнул в троллейбус.
Кузьма снова стал присматриваться к толпе, решив теперь действовать более осторожно, торопящихся не трогать.
И тут как раз кто-то на плечо руку ему положил. Оглянулся Кузьма: пожилой не пожилой — не поймешь. Вроде бы и с бородой, а статный, подтянутый, лоб — без единой морщинки.
— Огонька, батя, нету? — говорит.
Кузьма в кармане нащупал спичечный коробок, подал бородатому.
Прикурил бородатый и уж «спасибо» хотел сказать, да нашелся тут Кузьма:
— Слушай, подсоби!
Кузьма мешок схватил, бородатый одной рукой снизу поддал его — и мешок очутился на спине. Приладил его Кузьма, не поворачивая головы, отблагодарить хотел бородатого, а того и след простыл.
Пошатываясь, засеменил Кузьма. Прохожие мешали — тыкались в него, но он не сворачивал: не они, а он с грузом. Это же так заведено даже в Хорошаевке: ежли, скажем, две подводы встречались, то дорогу обязательно менее груженная уступала.
Вот уж универсам позади, дом жилой позади, к следующему Кузьма приближается. Согнулся в три погибели — так легче мешок на спине держать.
Еще дом. Длинный, черт. У них: вся Хорошаевка, должно, не длиннее. Пальцы рук начинают слабеть, мешок новой тяжестью наливается.
Остановился, согнулся пополам, не снимая мешка, дал пальцам отдохнуть. Только мало проку в таком отдыхе — руки освободил, а спине каково? Нет, лучше идти.
Топ-топ, топ-топ… Шаги мелкие, а скорые. Где он там, двадцать пятый дом? Скосил глаза, посмотрел, мимо которого он проходил. Только седьмой! Бог ты мой, сколько еще топать!..
4
Он звонил короткими звонками и длинными, пробовал стучать — молчок. Никто не открывал. Прислушивался, приложив ухо к двери, — тишина. Вроде б должна Шурка уже с работы вернуться, да и мужик ее — они в одном цехе. Вон во все квартиры люди вернулись, а дочери с зятем нет. Надоело Кузьме под дверью стоять, звонить без конца. Дай, думает, у соседей спрошу.
Нажал на белую кнопку соседского звонка, слышит — затопали.
Дверь открыла молодая женщина в очках, с полотенцем через плечо. Пока Кузьма подыскивал слова, она сама спросила:
— Вам кого?
— М-мне Шурку.
— Какую Шурку?