— Ник, принесите из буфета фрукты! — попросила Мери. — Там настоящие персики были, я видела. Виноград — тоже хорошо.
Персиков и винограда уже не было, — лётчики оголодавшие постарались.
Только две груши нашлись — большие, немного даже переспелые. А у Мэри, чисто случайно, конечно, обнаружилась и плоская бутылка с шотландским виски.
Глоток виски под слегка переспелую грушу, что может быть изысканней — весенней ночью, полной неясных предчувствий и призрачных ожиданий?
Романтика полная, вовсе без изъянов.
Чтобы усилить произведённое впечатление, Ник даже на хитрость пошёл: прочёл наизусть рассказ О. Генри "Дары Волхвов", не написанный ещё автором рассказ.
— Ах, Ник, — прошептала Мэри. — Какой же вы милый!
Глаза девушки мерцали — призывно и загадочно, голова Ника предательски кружилась, как в далёкой юности, много, много лет тому вперёд…
Стихи, опять стихи, потом, как и полагается, — "её горячие мягкие губы — на его твёрдых, потрескавшихся губах".
Давно уже Ник так не целовался, до полного исступления.
Дальше поцелуев дело, впрочем, не продвинулось. В решающий момент Мэри резко отодвинулась, даже оттолкнула, дрожащим голосом попросила проводить. Довёл её Ник до дверей комнаты, поцеловал ещё один раз, на этом и всё.
Вернее, это потом выяснилось, что всё.
А тогда подумалось: "Завтра, может, и дальше продвинемся…"
Напрасно подумалось, сглазил, наверно.
К обеду выяснилось, что самолёт уже починен полностью, взлетать пора.
Собрались в спешке, загрузились.
Уже перед самым отлётом подошла Мэри. Стояла около самолётной лесенки, в сторону потерянно смотрела, стройной ножкой, обутой в элегантный кожаный сапожок, задумчиво пинала мелкие камушки.
— Вот и всё, — прошептала чуть слышно. — Прощай, Ник, герой не моего романа! Прощай, дарлинг!
Смахнув с глаз слезинку, протянула небольшой узелок.
— Там, — объяснила, — бутылка виски. Настоящее, американское. Печенье, джем. Так — на добрую память! Может, и встретимся когда!
Поцеловались, прощаясь, никого уже не стесняясь. Узелок тот Ник в свой рюкзак запихал, рюкзак забросил к остальным вещам, в хвостовую часть. Разбежался самолёт, взлетел, крыльями помахал, словно прощаясь с кем-то навсегда…
Минут семь как оторвались от взлётной полосы, всего только и прошло.
В хвосте самолёта вдруг раздался негромкий хлопок, полыхнуло ярко, всю кабину заволокло жёлтым вонючим дымом, «Флейстер» тут же сорвался в глубокий штопор.
Как Маврикий из того штопора самолёт сумел вывести? Не иначе, действительно, — внебрачный сын Господа Бога…
Повезло ещё, что это произошло над руслом Северной Двины. Лёд еще крепкий держался, да и торосов в том месте почти не было. Колёса, конечно, тут же обломились, на брюхе проползли метров сто, помотало знатно, синяков на всех не одна сотня наберётся. Но ничего, пронесло. Выскочили быстро из самолёта, снегом пожар мгновенно забросали.