Землянка обычной оказалась: вонючей, тесной, прокуренной до самого основания. Прибрались, примус раскочегарили, макарон наварили. Тут и Сизый пожаловал — прилетел на третьем самолёте, с часовым опозданием.
— Привет, бродяги! — заорал прямо с порога. — Ну и дыра, мать моржовую по-всякому! Много гиблых мест мне доводилось видеть, но эта — прямо конфетка из слоновьего дерьма, протухшего причём!
После ужина занялись сборами.
— Главное — ничего важного не забыть, — поучал Эйвэ, в заранее подготовленном списке галочки проставляя. — Недели две вам там одним жить, не меньше, поэтому и собираться надо тщательно. Вот я вам ещё документы положу, в геологические планшеты. Это те, которые вы в Магадане не удосужились изучить. По причине пьянства бессовестного. Не все, конечно, только малую часть. Остальные потом с караваном привезу. Прочли, что не интересное — на растопку печки пустили. Понятно?
— А почему — "с караваном"? — спросил Ник. — Непривычное какое-то слово, южное. И капитан Курчавый в Магадане всё про «караван» твердил, теперь вот ты. Проще слова не подобрать? "Полевой отряд", например, чем плохо?
— Раньше товарищ Панфильев всеми делами в Певеке заправлял, — невозмутимо пояснил Эйвэ. — Он в двадцатые годы с басмачами на юге воевал, в пустынях. Оттуда и словечко это привёз. Как увидит двух оленей, идущих по тропе, так сразу — «караван». Привыкли все, прижилось понятие. Да, ещё: судно вплотную к берегу подойти не сможет, придётся с борта в воду прыгать. Поэтому пистолеты в брезент заверните, в несколько слоёв, и спрячьте в рюкзаки, чтобы точно не намочить.
Два тяжеленных рюкзака получилось, всякой всячиной набитых: жратва разная, спальники, кружки-ложки, фляги со спиртом, носки шерстяные. Плюс — эти планшеты с бумагами.
— Избушка стоит в паре километров от сгоревшей буровой, прямо на берегу Паляваама, — продолжил излагать информацию Эйвэ. — Крепкая ещё избушка, сделанная из морского плавняка. Его на побережье много бывает, течения морские приносят. По весне на Большой Земле лес подмывает на берегах больших рек. Деревья падают в воду. Этот лес реки выносят в океан, на волю морских течений. С Лены, с Колымы, с американских речек сюда брёвна приплывают. Печка в избе, правда, дымит сильно, с сухими дровами плохо. Ничего, перебедуете как-нибудь. А Паляваам река рыбная, хариус ловится, кета иногда попадается, голец. Снастями можно будет разжиться у отца Порфирия.
— У отца — это в смысле у попа? — уточнил грубый Лёха.
— Можно и так сказать, у попа. Недалеко от Чаунской бухты, на перевале, стоит старинная церковь. Много лет была заброшенной. Года три назад там появился молодой священник. Откуда взялся? Говорят, что ваш, ленинградский. Церковь — а может, скит, я в этом ничего не понимаю — подновил, землянку себе вырыл: пещера просто получилась, завёл парники. Молодой ещё совсем, а глаза грустные. Не иначе от любви несчастной в священники подался да и уехал на край света, несознательный элемент! По-хорошему, его давно уже надо было на зону отправить — порядка ради, да у Шняги всё руки не доходят. Скорее всего — отговорками занимается, покрывает этого служителя культа. Надо будет по инстанции доложить, пусть разберутся. И с попом, и со Шнягой…