Радостно хлопнула входная дверь, по садовой дорожке, выложенной красно-кремовой испанской (в этом Денис разбирался) керамической плиткой, прошелестели быстрые лёгкие шаги.
- Фриц, это ты? — взволнованно и радостно спросила женщина, чьи полные белые колени смутно угадывались в густых вечерних сумерках. — Ты немного выпил, дорогой? Ты с гостем приехал? Тогда проходите в дом сами…. Мне нужно переодеться, я то думала, что ты, дорогой, вернёшься один…
Шатаясь и усиленно поддерживая друг друга, Денис и Гарик выбрались из машины, и, одарив мордатого шофёра щедрыми чаевыми, направились к гостеприимно распахнутой калитке.
— Чёрные дразнящие глаза, в упор смотрящие на меня. Гибкий тонкий стан — на фоне белоснежного заброшенного пляжа…, - громко и душевно выводил Третьяков. — Эдит, моя яркая звезда! Угадай, кого я привёз к тебе, девочка?
Эдит выглядела просто бесподобно: рыжая грива, ниспадающая до самой попы, длинное чёрное японское кимоно, расшитое разноцветными жар-птицами. У крыльца коттеджа они немного поорали нестройным хором: о верной дружбе, о незабываемых временах юности, о сказочных далёких краях, расположенных где-то там, в немыслимой дали…
Вошли в дом, громко хлопнула одна дверь, потом — вторая, отделяющая основное помещение от небольшой, метров в семь квадратных, тесной прихожей.
«Прямо как в русской деревне, самые натуральные сени», — машинально отметил Денис. — «Не удивлюсь, если Гарик сам и спроектировал данное строение».
В холле — в семирожковой люстре — тускло горела единственная лампочка, зато расставленных по всем углам и поверхностям подсвечников — с зажженными толстыми свечами — насчитывалось полтора десятка. Светло было в комнате: по центру — большой полукруглый камин, сложенный из зеленоватых ребристых камней, справа располагалась аккуратная кухонька, слева — столовая с овальным обеденным столом и десятком деревянных массивных стульев, обитых красной и бордовой кожей.
Эдит, демонстративно приложив палец к губам, достала из кармана кимоно плоскую чёрную коробочку с узким экраном посередине. Внимательно всмотрелась:
— Всё нормально. Можно спокойно и вдумчиво поговорить.
Тут уже обнялись по-настоящему, сбросили верхнюю уличную одёжку, скупыми слезами, что называется, плотно переплелись…
— А дети? — немного осмотревшись, спросил Денис.
— Дочка, — Третьяков с гордостью кивнул на висевший над обеденным столом поясной портрет — полтора метра на метр. На холсте был изображён натуральный ангел: в пышных кружевах и мелких тёмно-рыжих кудряшках, со щербатой широкой улыбкой, возрастом — года в два с половиной, не старше.