Майлс перевел дыхание, улыбнулся и покачал головой.
— Нет, решение, конечно, каждый принимает лично, только сам для себя. Я свой выбор сделал, и с дороги любви мне нет пути назад. Леди и джентльмены, коллеги, друзья! В последний раз я обращаюсь к вам как президент нашей ассоциации. Я слагаю с себя эти почетные обязанности, и более того — я выхожу из ее рядов…
На этот раз в зале действительно стало шумно. Майлс поднял руку, давая понять, что еще не закончил, и бормотание мгновенно стихло.
— С этого дня я решил посвятить себя бесплатной консультационной деятельности в бедных кварталах восточного Лос-Анджелеса — или где угодно, где мои знания будут наиболее востребованы. Спасибо за внимание, и да благословит вас Господь.
Поклонившись слушателям, Майлс повернулся и пошел мимо стола президиума к лесенке, ведущей вниз со сцены, в полной тишине, воцарившейся в зале и нарушаемой только скрипом его ботинок по деревянному полу. Члены президиума молча провожали Майлса взглядами. Все вздрогнули, когда в одном из задних рядов кто-то закашлялся.
Майлс дошел до лестницы и стал на верхнюю ступеньку. В это время кто-то из слушателей — опять же в задних рядах — зааплодировал. Эти хлопки в ладоши были редкими и одинокими. Но лишь до тех пор, пока к аплодирующему не присоединился кто-то еще. Сила аплодисментов росла в геометрической прогрессии, и к тому моменту, когда Майлс спустился со сцены и шагнул в зал, коллеги уже приветствовали его бурными овациями.
Майлс направился к дверям по центральному проходу, разделявшему зал на две половины, и едва он успел поравняться с первым рядом, как один из адвокатов вскочил на ноги, чтобы крикнуть ему что-то одобрительное. Буквально через несколько секунд весь зал уже выражал свою поддержку Майлсу и аплодировал ему стоя. Кое-кто из оказавшихся совсем близко счел возможным подбежать и дружески похлопать его по спине, чтобы подоходчивее объяснить ему, как близко к сердцу были приняты его слова.
— Спасибо, Майлс! — воскликнул кто-то.
Аплодисменты все нарастали, в проходе толпилось все больше людей, стремившихся пожать Майлсу руку и выразить ему свое восхищение на словах или все теми же достаточно фамильярными жестами. Сквозь этот хоровод лиц он вдруг разглядел то, которое было ему знакомо более других. Майлс шагнул в ту сторону, и аплодирующая толпа послушно расступилась, давая ему дорогу.
Перед Майлсом оказался Ригли, который качал головой, до сих пор, казалось, не веря во все происходящее.
Несколько секунд они смотрели в глаза друг другу, а затем Ригли бросился, чтобы обнять его, негромко повторяя при этом: