Да, двадцать лет назад инженер Анастасов, тогда просто Вовочка, жил вместе с ней в приморском городке Очакове. Хотя мама и говорила, что их семья состоит из трех человек, на самом деле во всем мире их было только двое: мама и он. Вместо третьего — папы — была только фотографическая карточка. С нее на Вовочку смотрел молодой человек в форме моряка коммерческого флота, как будто знакомый и незнакомый. У моряка красивое, гордое лицо с подкрученными кверху усами, со строгим даже на портрете взглядом слегка прищуренных глаз, устремленных вдаль. Фуражка с гербом плотно, по-морскому надвинута на лоб, от этого вид у отца суровый, решительный.
Мать рассказывала Вовочке, что его папа был помощником капитана на пароходе Добровольного флота и утонул в каком-то Малаккском проливе около Сингапура, спасая гибнувших женщин с разбитой пироги, которую потопил английский пароход «Фули». Англичане не пожелали спасать туземцев, и это пришлось делать русским. О подвиге отца писали немецкие и французские газеты, и сама английская королева Виктория прислала вдове моряка двадцать пять фунтов стерлингов, вместо которых ей выдали в государственном банке, на Екатерининском канале, двести пятьдесят рублей золотом.
— Смотри, смотри — это герой, — говорила мама, снимая со стены папину фотографию. Целуя ее, горько плакала. Папа глядел на них со своей карточки невозмутимо, словно то, что говорилось о нем, никак его не касалось. Он стоял на командирском мостике, на поручнях которого висели спасательные круги с надписями: по-русски — «Надежда» и латинскими буквами — «SPERANZA», что по-русски означало тоже «надежда».
Потом как-то случилось, что Володю взяли в пансион, в Симферопольскую гимназию, а маме нужно было обязательно ехать в Курск. По дороге туда она завезла его в Симферополь. Ехали по Черному морю. На минутку остановились в Одессе. А потом пароход «Пушкин» шесть часов стоял в Евпатории. И, прижимаясь к маме, лежавшей с края нар третьего класса, Володя всячески сдерживал себя, чтобы не разрыдаться.
— Уедем, мамусенька, из этой Евпатории в море, — шептал он с мольбою. — Знаешь, какое оно? Кругом. А мы в море на «Надежде» посредине. И «Надежда» — наш дом, и там твоя плиточка, и ты делаешь на ней что хочешь: крымские чебуреки или очаковскую камбалу.
Мама заплакала, потом, улыбнувшись сквозь слезы, сказала, что обязательно возьмет Володю на каникулы на следующую пасху, а если разживется деньгами, то и в это рождество, до которого уже совсем близко. Чтобы убедиться в этом, Володя сам может взять календарь и каждый раз, как прошел день, сейчас же вычеркнуть его. Красным карандашом: чирк — и готово.