Телеграмму с дороги о своем приезде в Петербург Анастасов матери не послал.
Курьерский поезд пришел на Николаевский вокзал в восемь вечера.
Извозчик, взятый без торга, быстро помчал инженер-механика по Невскому и Екатерининскому каналу. Красавец проспект, весь залитый ярким светом электрических фонарей, казался после порт-артурских улиц величественным, а Екатерининский канал с газовыми фонарями, мягко горевшими зеленоватым огнем, — родным и уютным, как воспоминания ранней юности.
В новой квартире матери Анастасов еще не бывал. Сани остановились на углу Офицерской и Английского проспекта, у большого дома Общества дешевых квартир. Узковатая лестница со стенами, выкрашенными серой краской, тускло освещенная керосиновой лампочкой, запертой в стеклянный ящик, подвела егок квартире № 169.
На двери висела записка, написанная рукой матери:
«ПРОШУ СТУЧАТЬ. ЗВОНОК НЕ ДЕЙСТВУЕТ».
Анастасов постучал.
— Кто там? — откликнулись из-за двери.
Инженер-механик ответил:
— Я… я… Володя.
Его впустила изумленно смотревшая на него незнакомая девочка лет четырнадцати, и сейчас же из комнаты послышался родной голос:
— Феклуша, кто пришел?
— Офицер к вам, — ответила девочка.
В дверях комнаты показалась сутулая женщина с морщинистым лицом, в пенсне, с карандашом в руках.
— Какой офицер? Зачем? — спросила она испуганно и поправила пенсне.
Анастасов рванулся к ней, стукнулся коленом о сундук, стоявший в тесной прихожей.
— Мама! Не узнала?
Он увидел, как мать качнулась от его возгласа, выпустила из рук пенсне, повисшее на коротком черном шнурке. Порывисто обняла его, прильнув к груди; радостно целовала в лоб, глаза, щеки.
— Господи, откуда ты взялся, сынок? Вот не думала, не гадала! Ну, раздевайся, входи. Феклуша, помоги барину пальто снять и поставь чайник.
Через несколько минут Анастасов сидел на знакомом с детства пестром диванчике. Мать суетилась, накрывала стол белой скатертью, гремела посудой, расставляла дорожные припасы сына, доставала свои. Владимир Спиридонович оглядывал комнату, видел на стенах, оклеенных белыми обоями, милые сердцу старые фотографии, потускневшие акварели под стеклом.
Выгибая спину и потягиваясь, к нему подошла кошка, посмотрела зелеными глазами, потом вспрыгнула на колени, повозилась, устраиваясь удобнее, и свернулась живым теплым клубком. Поглаживая ее, Анастасов сказал:
— Ну, рассказывай, мам, как ты живешь.
— Сейчас хорошо. Как начал ты присылать мне деньги, видишь, какими хоромами обзавелась? Две комнатки, почти центр. Восемнадцать рублей в месяц с дровами… По совету Крылова я недавно на арифмометре считать выучилась, редкую специальность приобрела, — похвасталась мать. — Теперь и он и Дмитрий Иванович Менделеев заваливают меня работой. Всяческих вычислений для формул у них ведь тьма-тьмущая, вот и зовут меня. Рублей шестьдесят от их учености в месяц набегает, а то и больше.