И вот, когда мне начало казаться, что сам воздух звенит от напряжения, как туго натянутая струна, ко мне вернулся дар речи.
— Кто ты? Что тебе нужно? — выдавил я из себя.
Девочка ничего не ответила. Даже не пошевелилась. Ее неподвижность пугала меня больше, чем стая бродячих собак на улице.
— Что ты здесь делаешь? Где твои родители? — спросил я, из последних сил цепляясь за мысль, что, может быть, я слишком сгущаю краски, и в отель на самом деле вселилась какая-нибудь семья…
И тут девочка начала поднимать голову. Медленно-медленно, как в покадровом воспроизведении кинопленки. Мир перестал существовать для меня. Не было полутемного коридора, не было вытертой ковровой дорожки и черных провалов дверей. Пропало все. Остался только детский затылок с хвостиком волос… Я с ужасом смотрел, как напрягаются мышцы ее тонкой шейки, и мог сосчитать все позвонки на ней…
Девочка подняла голову и посмотрела мне прямо в лицо. Я не сумел сдержать крик. У нее были темно-желтые собачьи глаза. С минуту она смотрела на меня, оцепеневшего, готового вот-вот упасть в обморок, а потом открыла рот и тонким детским голоском произнесла всего три слова:
— Спляши в петле.
Мне показалось, что стены отеля обрушились на мою голову.
* * *
После того, как я очнулся, у меня едва хватило сил снова завалить мебелью дверь и доползти до кровати. Потом я снова потерял сознание… Или уснул. А проснулся больным…
Меня лихорадило. Голова разламывалась от боли. И не только голова. Все тело болело, будто по мне проехал каток. Ныли каждая косточка, каждая мышца, до кожи было страшно дотрагиваться. Знобило так, что хотелось нырнуть в кипяток…
Я лежал на кровати одетым. Футболка насквозь промокла от пота. Подушка была влажной, простыня сбилась в мерзкую серую кучу. В комнате стоял полумрак. И единственным звуком, нарушавшим тишину, был стук моих собственных зубов.
Так плохо мне еще никогда не было. Я свернулся калачиком и натянул на себя поднятое с пола покрывало. Наверное, нужно было встать и надеть все то, что у меня с собой было, чтобы хоть как-то согреться. Но слезть с кровати я был не в силах. Даже соображать было тяжело. Мысли текли медленно, как кисель.
Я закрыл глаза и попытался немного расслабиться. Единственным доступным лекарством сейчас был бы сон. Но страшная головная боль уснуть не давала. Я попытался устроиться поудобнее, но малейшее движение сопровождалось новой вспышкой боли и приступом тошноты. Пришлось замереть… Замереть и терпеливо ждать, когда придет спасительное забытье.
Но оно не приходило. Секунды складывались в минуты, минуты — в часы… Вернее, мне казалось, в часы, потому что время тоже стало напоминать густой кисель. Оно медленно и тягуче текло мимо меня. А я по-прежнему чувствовал каждую клеточку своего тела, кричащую от боли. Но теперь к этому добавилась жажда. Пить хотелось смертельно. Я потерял слишком много жидкости. Но ванная была для меня недосягаема, как Луна… Несколько раз я, забывшись, слабым голосом позвал кого-то на помощь. Сейчас я был бы рад видеть и хозяина. Но услышать меня он, естественно, не мог. И ответом мне была лишь мертвая тишина.