Я тщетно пыталась настроиться на серьезный лад. Рыцари Мальты были, если мне не изменяет память, рыцарями святого Иоанна, госпитальерами, изгнанными из священной земли в XV веке и в конце концов осевшими на Мальте. На этом мои познания исчерпывались, и я, как нерадивый ученик, опасаясь контрольной проверки, кивнула и сделала умное лицо. Энтони, видимо, удовлетворенный моим притворством, продолжил:
— Кассар построил этот город. С самого начала он помогал Франциско Лапарелли — итальянцу, который работал с Микеланджело. Лапарелли был личным зодчим папы римского и семейства Медичи в Италии. Папа послал его сюда в 1566 году помочь рыцарям строить новую столицу, сильно разрушенную во время осады острова турками. Лапарелли приказали сделать генеральный план города всего за три дня. Через два года он уехал, а работа по возведению города и проектированию самых важных зданий легла на плечи Кассара. Сначала он разровнял горный кряж, на котором мы сейчас стоим, чтобы подготовить место для фундамента, а затем возглавил строительство фортификационных сооружений, то есть крепостных стен. — Энтони, как заправский экскурсовод, обвел рукой городские укрепления. — Он построил церковь напротив — церковь Святой Катарины Италийской.
После столь пространного вступления Энтони повернул направо, а мы — за ним, и бодро зашагали к величественной ратуше, прикрытой с флангов двумя пушками, у зеленых дверей которой стояли гвардейцы. Резной орнамент придавал фасаду нарядность. Вдоль него рядами тянулись внушительных размеров окна на расстоянии друг от друга, рассчитанном с математической точностью, а угловые камни замыкали лицевую часть здания.
— Это официальное представительство премьер-министра Мальты — одно из детищ архитектурного гения Кассара, но впоследствии реконструированное другим мальтийским архитектором Андре Белли. Кассар считал, что в городе-крепости здания должны строиться без особых прикрас, таких как колонны или мраморный орнамент. Белли добавил больше нарядности, барочных деталей. Мистер Галеа сказал, что Белли нашпиговал это здание всякой всячиной, хотя проектировал его Кассар.
Как бы все это познавательно ни было, я поймала себя на том, что изо всех сил стараюсь подавить улыбку, Энтони рассказывал так, будто приготовил хорошо отрепетированную речь, что-то вроде школьного доклада, где для вящего эффекта подобрано и выучено каждое слово. Его мать упомянула, что Галеа сильно повлиял на Энтони, и я почти физически ощущала это влияние, слегка затушеванное помпезностью речи мальчика. Я уверена на все сто, что Галеа водил его по Валлетте, и представила их вдвоем — Энтони, внимавшего каждому слову наставника с затаенным дыханием, и нежившегося в ребячьем восторге Галеа. Я искренне надеялась ради Софии, что любовь к архитектуре и слишком театральная речь были единственными чертами Галеа, которые Энтони выбрал для подражания.