— Мелочь, — равнодушно возразила Судьба.
— Нет, не мелочь! Вы завязали вокруг меня такой узел, что его нельзя сравнить не только с морским, но даже с гордиевым узлом. Он не развяжется, он станет еще прочнее после моего исчезновения.
— Время возьмет свое, — перебирая четки, ровным голосом сказала Судьба.
— Свое — да. Но это — чужое. Моя история рассказана! Кто знает, может быть, человечество запомнит ее на полстолетия.
— Полстолетия — мгновенье.
— И это немало! Простите, — спохватился Вася, — я не предложил вам сесть.
Судьба величаво села в кресло. Расправив складки платья, она снова принялась за четки. Похоже было, что ей не хотелось уходить.
— И, наконец, есть важное обстоятельство, о котором я обязан упомянуть. Не знаю, какого мнения вы о моем коте Филиппе Сергеевиче…
Нельзя сказать, что Судьба улыбнулась, хотя приходится иногда слышать: такому-то улыбнулось счастье. Легкое, еле заметное движение тронуло суровые, резко очерченные губы.
— Он хвастлив, обидчив, честолюбив, грубоват, но редко лжет, особенно людям. Так вот он клянется, что, когда мы вернулись, он на праздничном обеде своими глазами видел под столом маленького верлиоку. Он хотел съесть его, но тот увернулся. Согласитесь, что, когда он вырастет и сделает карьеру, мне — и никому другому — придется…
— История не повторяется.
— Может быть! Но ведь если мне придется снова схватиться с ним, это будет уже совсем другая история. И кроме того… Извините, что я вынужден напомнить вам… Вам не хочется оценить то, что я сделал?
— Тебе хочется, чтобы я наградила тебя? — холодно спросила Судьба. — А разве возвращение к жизни юноши, убитого не помню когда, кажется, в четырнадцатом или пятнадцатом веке, — не награда?
Настольная лампа вдруг погасла, в комнату, ровно ступая, вошел равнодушный лунный свет, в котором, увы, не мелькали пылинки. Одиночество? О нем не могло быть и речи! Платон Платонович сидел у своего телескопа, Ольга Ипатьевна, которой не спалось, сложив ноги, как турок, с трубочкой в зубах сидела на постели, Шотландская Роза чутко дремала, Кот сладко похрапывал, и ночь, к сожалению, опасно не напоминала ту, которая была украшена появлением в доме рыжего мальчика с голубыми глазами.
— Ты погаснешь, как падающая звезда, — безмолвно и безоглядно. Будь мужчиной, Вася! От судьбы не уйдешь.
И, взявшись за руки, в комнату вошли Безмолвие и Безоглядность. Они были двоюродными братьями, и что-то родственное почувствовалось в них, когда, невидимые в темноте, они осторожно приблизились к Васе и бережно положили к его ногам Последние Мгновения. Он вздохнул.