Кстати, это была действительно дама — ее ни в коем случае нельзя было назвать гражданкой или просто женщиной, как это, к сожалению, случается у нас в очередях.
Поздно вечером, когда Вася засиделся над своими учебниками — он был уже студентом Московского университета, — легкий стук оторвал его от работы.
— Войдите, — сказал он.
Дверь бесшумно отворилась, и в комнату неторопливо вошла пожилая, но еще хорошо сохранившаяся Дама в длинном черном платье, похожем на современное макси, но одновременно ничуть не похожем, потому что именно такие платья носила Мария Стюарт. Дама была гладко причесана, прямой пробор разделял черные, слегка поседевшие волосы, заколотые гребнем в виде змеи с алмазными глазами. Полные овальные плечи прикрывала соболья накидка, которая, по мнению знатоков, никогда не выходит из моды. Драгоценные серьги украшали узкие изящные уши, а на четвертом пальце левой руки блестел золотой перстень с печаткой. Пожалуй, можно было подумать, что этой печаткой она скрепляет указы, меняющие — к лучшему или худшему — жизнь народов.
— Добрый вечер, Вася, — сказала она.
— Добрый вечер, сударыня.
Он был достаточно проницателен, чтобы рассчитывать, что этот визит когда-нибудь состоится, и заранее решил называть Судьбу сударыней — это было бы и вежливо, и скромно.
— Ну что же, Вася, — продолжала Судьба. — Ты, должно быть, догадываешься, зачем я к тебе заглянула. Я подарила тебе вторую жизнь, потому что мне смертельно надоел Верлиока. Ты понимаешь, у меня не было ни одной свободной минуты, чтобы расправиться с ним. Прошло несколько лет с тех пор, как ты появился на свет. Дудочка молчит, пылинки в лунном свете не соединяются с академической тишиной. А если это так…
— А если это так, значит, я выполнил предназначение, да? — спросил Вася. И мне придется снова расстаться с милой землей?
— Что делать!
— Это было бы очень грустно. И, знаете ли, сударыня, крайне несправедливо.
— Почему?
— Потому что вы зашли слишком далеко. В самом деле: очевидно, не без вашего участия я познакомился с Ивой, мы искренне полюбили друг друга, а ведь это для двадцатого века очень редкий, почти исключительный случай. Если она узнает о моем исчезновении…
— Я не тороплюсь. Вы можете проститься.
Из глубоких карманов своего платья Дама вынула янтарные четки и стала неторопливо перебирать их — очевидно, это помогало ей оставаться бесстрастной.
— Проститься без надежды на новую встречу? На такую жестокость не только вы, но и я не способен. А Платон Платонович? Он просто умрет без меня, и тогда астрономия в стране не просто обеднеет, но обнищает. Шотландская Роза засохнет от огорчения, Кота хватит удар, а котомадядькинцы до конца своих дней станут носить траурные повязки.