Стоя под сводами Софии, под купольным изображением Спаса со сжатой в кулак рукой, он всей душою верил в одушевленность этого лика. В то, что кулак сжался сам собою, как ни переделывали его греческие богомазы, пока не раздался вышний глас: «Писари, о писари! Я держу Великий Новгород, а когда разожму ладонь, тогда будет граду сему скончание». Двести лет сжата божественная десница — и неколебим стоит город!
Сюда же, к стенам Софии приводили пленных, ставили на колени, и владыка, отпуская их в родные пределы, сурово возглашал: «Идите, но помните, что вы побеждены Новгородом».
Вдруг по рядам прошло движение, будто бодрый ветер подул. Показался всадник в шишаке и кольчужной рубахе до колен. В руках он держал копье — а Онфиму показалось, что, изогнувшись, целит в зверя, вепря или медведя. И лошадиная голова круто повернута. Сам ловец хоть не прост обличьем, но и не божествен — смелый воин, одержимый упорством, как все они. Онфим еще никогда не видал князя и не сразу понял, почему на Софийской площади закричали:
— Куда обратишь свои очи, там будут и наши головы!
— Без стыда назад не поворотим!
— Рады с тобой и за тебя! Где святая София, там и Новгород.
А он им отвечал:
— Станем крепко. Да никто не озирается вспять! Кому не умереть, тот будет жив.
Уверенный в самом себе, он не имел надобности прибегать к долгим убеждениям. Александр Ярославич в решительные минуты сливался с толпой; она мыслила его мыслью — он говорил ее языком.
Одинокий голос прокричал из тесных рядов в восторге обреченности:
— Да паду за тебя первым!
Князь тотчас обернулся, отыскивая глазами.
Обычно он говорил негромко, не делал размашистых жестов, не пепелил взглядом, как его отец Ярослав, у которого даже самая простая речь звучала грозно, а встретившись со старым князем глазами, любой готов был отступиться от тайных замыслов. Быстрый проницательный взгляд Александра Ярославича вспыхивал изредка, но так внезапно, что и голос его, мнилось, звучал тогда трубным зовом.
Неведомому пешцу он возразил без громкости, но с силой:
— Нас мало. Врагов вчетверо больше. Никому не даю права погибнуть, пока не победим!
С пеньем новгородское воинство спускалось из ворот Софийского кремля к речному вымолу, где стояли наготове насады и лодьи. Сторожко перебирая ногами, по сходням взбирались ратные кони еще без боевой сбруи, без седел, с одними уздечками, умно косясь на пенистую воду. Пешцы составляли в кучу походное снаряжение. Кормчие разворачивали паруса: Волхов загородился ими, словно забором! Быстрое течение само подхватывало корабли, неся их извечным путем из озера Мойского к озеру Нево.