Рать шла по лесу и сама себе торила дорогу. Двигались гуськом, ведя коней под уздцы. Конница не отставала, но и не обгоняла плывущих в лодьях по реке пешцев.
Лес был густой, ели перемеживались чистыми березнячками, будто хозяйка развесила льняные полотна. Дни стояли погожими, бездождевыми, под ногами хрустел сухой мох и лукавыми черно-синими зрачками выглядывали из черничника поспевающие ягоды.
Онфима так и тянуло нагнуться, пообщипать кустик, бросить горсть в рот. Дома он слыл сластеной: всякий день перепадало от матушки лакомство. То, что теперь, удерживаясь, проходил мимо, по-мужски безразлично топча сапогом прельстительные ягоды, приподнимало его в собственном мнении.
— Глянь-ко, — сказал ему приметливый Грикша, — сосна здесь болотная. Для срубов не пойдет. Дерев много, а места бедные!
Верст за шесть от устья Тосны, у крутой излучины Ижорянские лодки пристали к берегу. Меж могучих сосен протекал ручей, промыв лощину, достаточную для нетесного движения и конных и пеших. Почва здесь была твердая, известковая; копыта оставляли белые следы. Чем ближе к устьям Ижоры и Ижорянки, тем чаще по оврагам и на ветвях попадались сторожевые. Чуть не вплотную к шведам уже который день они передавали друг другу птичьими голосами малейшую тревогу.
Рать Александра Ярославича подбиралась к шведам невидимо, неслышимо, готовясь ударить в час, подсказанный Ижорянскими соглядатаями. Лошади с копытами, обмотанными пучками трав, двигались как призраки.
Пелгусий и князь шли за передовыми, чутко замечая изменение тропы. Ее торили по правому берегу, опасаясь оступиться в заросшую осокой торфяную воду.
Последний порубежный разведчик вполголоса, а больше знаком, дал понять Пелгусию, что у шведов все спокойно. Он внезапно выглянул как леший из неглубокого овражка, сплошь в орешнике и ольхе. Поярковый колпак был тоже обмотан ореховой ветвью. Рука Онфима сама потянулась перекреститься — так диковин казался ему облик лесовика...
А вот как Онфим очутился далеко впереди витебского ополчения, чуть не рядышком с князем, он и сам не возьмет в толк. Увлекло ненасытное любопытство, ноги, которым все бы бегать без устали да скакать через кочки. Он с самого начала держался поближе к Якову-полочанину. Тому, должно быть, отец шепнул что-то на прощанье: ловчий не гнал от себя шустрого парня.
Так и получилось, что, когда Александр Ярославич опередив всех, вышел к овражку, отделявшему лесную глухомань от шведского стана, рядом с его ближними, бок о бок со стремянным Ратмиром был и Онфим.