Набатное утро (Обухова) - страница 46

Они шли вначале чинно, едва соприкоснувшись пальцами, но понемногу освоились, весело побежали по дорожкам. Мамушки, перемигнувшись, поотстали. Лишь Александр держался наравне — так ему было любопытно! Ефросинья, которую в семье звали Добродея, Добродеюшка, все больше нравилась ему. Свадьбу должны были играть через три дня, и он уже самолюбиво жалел, что то не его свадьба. «Во всем свете не сыскать такой озорной да веселой!» — думалось ему.

Но венчальная икона с изображением Иакима и Анны оказалась ненужной.

В день свадьбы, когда дружки возле опочивальни будили жениха шутливой песенкой про «жену злообразну, ротасту, челюстасту», им никто не отозвался. Федор лежал в постели мертв.

Его кончина осталась мрачной загадкой. Шептали то про царапину мордовской стрелой с медленным лесным ядом, то про злое колдовство. Отчаяние княгини-матери не знало предела!

Заплаканный Александр шептал над гробом: «Увы мне! Дорогой брат и друг, уже не видать мне более твоего лица, не слыхать твоих речей...»

Едва осталось позади семейное несчастье, как спустя четыре года грянуло всенародное: разорение Ордою Рязани и иных русских городов. А 4 марта 1238 года битва великого князя Юрия при реке Сити, где полегли русские полки. Пока Юрий Всеволодич, по недомыслию не захотевший помочь Рязани, теперь сам метался в поисках рати, оставив столицу, татары подошли к ней вплотную. Напротив Золотых ворот, глаз в глаз, метательная машина плевалась каменными ядрами. Одни попадали в белый камень воротной арки, отбивая осколки, иным случалось угодить в створы, и тогда раздавался густой медный звон, слышимый даже в гаме приступа. С зубчатого верха владимирцы швыряли вниз чем ни попадя: бревнами, камнями, лили смолу. По снежным оскользающим склонам татары упрямо волокли осадные лестницы. Уже в проломе стены стали видны островерхие крыши, извивы владимирских улиц... Стрелы летели сверху и снизу. Цветные халаты густо пятнали снег, лисьи околыши шапок горели язычками пламени, полосатые шатры выросли в одночасье, подобно поганым грибам. Все вокруг было истоптано, поругано, невыносимо, угрозно... Спас Ярое око царил над Русью!

Узнав о смерти сыновей, братьев, племянников, о разорении Владимира, где его жена заживо сгорела, запершись в храме с дочерьми и внуками, князь Юрий воскликнул: «Рад умереть и я. На что мне жизнь?» Израненного Василька Константиновича, племянника великого князя, татары было пощадили, но молодой ростовский князь гордо отверг посулы. «О, глухое царство!» — назвал он их, принимая гибель.

Татары двигались к Новгороду. Лишь за сто верст, у Игнача креста, повернули вспять: начиналась распутица, домоседная пора. Колесные спицы вязли в рыхлых сугробах, под полозьями и копытами снег шлепал водой — ни пройти, ни проехать.