— Разве Русь уже труп, чтобы к ней слетались пернатые хищники?
Легат понял, что благожелательное внимание русских можно приковать только одним: возможностью общей борьбы против монгольского ига.
Князь спросил:
— Что вы знаете, находясь столь вдалеке, о татарах?
— Святейший престол наслышан, что это — какой-то варварский народ, двигающийся из восточных концов земли, который истребил бесчисленное множество людей, не разбирая ни пола, ни возраста. В нашем суждении нет ошибки? — и, воодушевляясь кивком Александра, легат продолжал: — Хотя татары малочисленнее христиан и слабее их телом, но ежели одна область не подаст другой помощь, сможет ли противиться сама? Коль скоро христиане хотят сохранить себя, то надлежит, чтобы правители всех земель, соединясь, послали на них общее войско. Это и предлагает святой отец. Просим ответить ему своею грамотою или на словах через меня. — И с торжественностью завершил: — Рустия ныне стоит перед великим выбором: с кем быть, с Востоком или с Западом? Решать ее судьбу назначено тебе. Я сказал. Да поможет нам бог!
...Уже в отведенном покое, освежаясь питьем, он с неудовольствием услышал суждение своего помощника брата Ансельма, что-де князь молод и простодушен.
— Нельзя доверять внешнему виду, — сердито отозвался легат. — То, что у русского князя на поверхности, возможно, не есть его подлинная суть. Главное запрятано в глубину.
— Вы полагаете, он лицемерен?
— Отнюдь. Я говорю о глубине, а не о фальши. У фальши близкое дно. Что касается молодости, то, увы, никакой опыт не может заменить первоначального запаса сил! Александр каждый день настроен на борьбу. Каждый день и каждый час...
— Ваше преосвященство устали? — неосторожно обронил брат Ансельм. И осекся, встретив опасно сузившийся взгляд Суербеера. Впрочем, никаких обид: они одни в этой варварской стране, где рассчитывать можно лишь друг на друга.
— Я слабый человек, — кротко отозвался легат. — Тем смиреннее молю о помощи свыше, чтобы довести свою миссию до желаемого конца.
— Амен, — с чувством отозвался брат Ансельм, который рассчитывал остаться правой рукой Альберта Суербеера в недавно назначенном ему епископстве Пруссии, Ливонии и Эстляндии, но теперь понимал, что оплошная проницательность не будет прощена.
Думая об этом с досадой и горечью, он продолжал смотреть на своего начальника с прежней беззаветной преданностью, даже некое подобие слезки навернулось на глаза. Легат отвечал ему не менее ласковым отеческим взором, словно уже репетируя следующую встречу с новгородским князем.
Ранним вечером того же дня Александр Ярославич по узким лесенкам прошел в терем. Накрапывало.