— Нет, с весной встречаюсь, — ответил, не оборачиваясь, Ежов.
— Не рано ли?
— В самый раз.
Поздоровались. Пошли рядом.
— Вчера был у начальника. Мечет молнии. Упрекает, что затянули с операцией по ликвидации остатков банды Степана. Главаря, мол, уже в живых нет, а его подручных все еще не взяли.
Михаил Васильевич вспомнил, как их опергруппа выследила Степана. Тогда, при задержании, бандит сбил Федора Кузьмича на землю и стал душить. Один из оперативников не выдержал. Подскочил вплотную и выстрелил бандиту прямо в висок. Оладьев потом долго возмущался:
— Да я бы его в бараний рог скрутил. Зачем поторопились?..
Но Ежов помнил, с каким трудом выбрался тогда Оладьев из-под убитого. Правда, за слова эти товарища не осуждал. Раз так говорит, значит, уверенность в себе осталась.
— А ты вчера где пропадал? — продолжил разговор Федор Кузьмич.
— В отгуле был, после дежурства.
— К тебе там паренька приводили. Сбежал с мест поселения. Требовалось разобраться, что к чему. Лично я так думаю: сбежал — отвечай. Нечего с ним возиться. Закон для того и существует, чтобы порядок был.
— Парня этого изловили, что ли? — оставаясь невозмутимым, поинтересовался Ежов.
— Нет. Сам пришел. Вроде как бы с повинной.
— С повинной к нам сейчас из леса идут — и прощаем. А тут молодой хлопец… Видать, совсем запутался.
Федор Кузьмич улыбнулся, поправил шапку, отряхнул с груди приставшие к шинели снежинки и заметил:
— Не люблю сентиментов. Сегодня ты его простишь, а завтра он тебе пулю в спину вгонит.
Ежов укоризненно посмотрел на товарища.
— Злым ты становишься, Федор.
— Справедливым.
— Нет, злым. Ведь к нам какие требования предъявляют?
— Знаю, знаю. Мы с тобой должны быть с чистыми руками, горячим сердцем и холодным рассудком. Но как эти руки чистыми сохранить, когда приходится иметь дело с такой мразью?
— Не заводись, — оборвал его Ежов, а сам подумал о том, что в жизни ничего не проходит бесследно. И та кровавая схватка с бандитом, душившим его, тоже наложила отпечаток на Федора.
Микола Протас был обут в немецкие солдатские ботинки, износу которым, казалось, не будет никогда. Вот только верх подкачал. Потрескался. Да и металлические ободки вокруг дырочек для шнурков отскочили. Все, кроме нижних на левом.
Ботинки эти подарил Миколе родной дядя Михаил Михайлович Стоценко. Не сразу, правда. Сначала просто дал поносить. На время. Потом как-то смирился. И вот во время рождественского застолья сказал:
— Бери насовсем.
Микола, сбежав с Урала, куда вместе с матерью (отца они похоронили еще до войны) был отправлен на новое поселение, жил у дяди уже полгода. Пришел к нему оборванный, изголодавшийся. Михаил Михайлович как раз сено коровам задавал. Так навстречу племяннику с вилами и двинулся. Потом разобрался.