— Вы все такие милые. Я буду ужасно по вам скучать, — Вилла похлопывала их и бормотала, ободренная и успокоенная, до тех пор, пока мужчины не ослабили свои тиски и не покинули конюшню, все еще хлюпая носом.
Вилла и Мойра некоторое время молча смотрели друг на друга. Как сказать «прощай» кому-то, кто был тебе матерью, сестрой и лучшим другом?
— Что ты сказала ему? — это было не то, что Вилла хотела сказать, но вырвалось у нее именно это.
Мойра изобразила безмятежную улыбку мадонны.
— Я сказала ему, что если он не будет обращаться с вами как со стеклом, я скормлю ему на завтрак его собственные яйца.
Шокированная, Вилла прижала одну руку ко рту, но затем испортила свою негодующую позу бесспорным хихиканьем.
— Ох, Мойра, как же я буду обходиться без тебя?
— Вы прекрасно обойдетесь, мисс. У вас хороший острый ум и доброе сердце, — она наклонилась ближе. — Только запомни одну вещь…
— Какую? — прошептала Вилла.
— Хорошо корми его, и еще лучше укладывай его в постель, и он никогда не сбежит.
Вилла снова засмеялась.
— Звучит так, словно ты говоришь о собаке.
— Вилли, девочка моя — настолько моя, насколько могла бы быть мне родная дочь — мужчины — это самые большие собаки, которые ходят по этой земле, — Мойра обняла ее в последний раз. — А теперь идите и изучайте мир, мисс Вилли, как вы всегда этого хотели.
Слезы по-настоящему наполнили глаза Виллы, когда она осознала, что Мойра, по крайней мере, не пыталась избавиться от нее, но просто пыталась направить ее на путь исполнения ее мечты. Она забралась на кобылу и последовала за своим мужем прочь со двора конюшни, помахав на прощанье жителям деревни, которые собрались, чтобы посмотреть, как она уезжает.
Это путь исполнения ее мечты, сказала она себе. Наконец-то она на пути исполнения своей мечты.
Натаниэль был женат уже на протяжении нескольких часов и определенно не чувствовал в себе изменений. Он все еще ехал на Бланте, хотя их темп и был разочаровывающее медленным по сравнению со вчерашним днем. Он все еще преследовал Фостера, только без единого дьявольского шанса догнать его до того, как он прибудет в Лондон.
Он все еще был Коброй, все еще был публично обвиняемым «лордом Предателем», все еще готовым любой ценой добиться того, чтобы увидеть, как последний из «Рыцарей Лилий» будет болтаться в петле.
Только теперь у Кобры была головная боль. В более благодушные минуты Натаниэль знал, что причиной боли в черепе было его падение. В каждый другой мучительный момент он был уверен, что гул в его голове вызван непрекращающейся болтовней, слышащейся позади него. Кажется, он слишком привык к тишине за время своей изоляции. Кроме того, оказалось, что его компаньонка никогда не встречалась с темой для разговора, которая бы ей не нравилась.