— Только Чебыкину не говори.
— Это я знаю.
— Что знаешь?
— Ведет себя подозрительно. Заперся в хате, как сурок, и не вылезает. Немцы его дважды вызывали. О чем там с ним говорили — молчит.
— Ты постарайся узнать — переметнулся он к немцам или нет.
— Это можно. Но как вам сообщить?
— Придет наш человек и спросит: «Хозяйка, спички есть?» Ответишь ему: «Есть, но только для добрых людей». После этого он должен сказать: «Я добрый, но не для всех». Запомнила?
— Запомнила.
— Ну, а если немцы схватят и узнают, что связана с партизанами, пытать будут?
— Ни слова не скажу. В аду буду гореть, но Советской власти не изменю.
На прощание Калинина сунула нам каравай хлеба, соленых огурцов, кусок сала. В открытом окне еще долго виднелась фигура нашей новой связной.
Теперь мы снова встретились. Увидя нас, Татьяна Игнатьевна заплакала навзрыд. Слезы мешали ей говорить.
— Что случилось?
Калинина молча вытащила из кухонного шкафа две бумажки и молча подала мне. Это оказались повестки. Они извещали о том, что две ее дочери — Паня и младшая, Таня, — должны явиться в Оредеж для отправки их на работу в Германию.
— Кто еще получил повестки?
— Все девчата и ребята.
— Когда назначена отправка?
— Послезавтра.
— Где Зоя?
— Ушла по деревням, вернется скоро.
Нам больше ничего и не требовалось, Зоя Калинина в точности выполнила наши указания: она должна была оповестить о времении месте сбора тех, кого оккупанты намеревались угнать в Германию.
Наступил вечер. Деревню окутала темнота. К маленькому деревянному домику то и дело подходила молодежь с объемистыми котомками за плечами. Некоторые пришли с винтовками. Небольшой дворик едва вмещал пришедших. К нам подбежала Зоя Калинина.
— Собрались все сорок пять человек, но еще должны подойти из Волосково пятнадцать, — сказала она, здороваясь с нами.
Тут же сквозь окружившую нас толпу протиснулся мальчик лет одиннадцати, в фуфайке и с немецким карабином.
— Дяденька-командир, меня тоже возьмите в партизаны, — проговорил он.
— Ты чей?
— Это мой брат Олег, — ответила за мальчика Зоя Калинина.
— Раз имеешь винтовку — обязательно примем, — утешая мальчика, ответил я.
Отец Олега погиб в Ленинграде, рано лишился он и матери. Сейчас у мальчика оставалась единственная опора — сестра. И сестра уходила в партизаны.
Деревню покидали глубокой ночью. Провожали нас все жители. На прощание я выступил перед провожающими, коротко рассказал им об обстановке, о планах гитлеровцев и о том, что, должно делать население, чтобы спастись от угона в немецкое рабство.
На опушке леса нас догнал староста деревни Замежье Воронин. Отыскав свою дочь, уходящую вместе с нами, он сунул ей какой-то объемистый сверток, потом отозвал меня в сторону и прошептал: