— Да, но мы оба знаем, откуда такое заключение: не компрометировать же добропорядочную католическую семью. Мать не показывала при расследовании дневник ее юного сына — с излияниями о безнадежной любви. Ты собиралась бросить его на следующий день и отказалась от предложенного им кольца.
Бенедикт обошел вокруг кровати, схватил ее левую руку и потер большим, пальцем обручальное кольцо, наблюдая за ней. В золотисто-карих глазах блеснул дикий огонь. Она взглянула на их соединенные руки.
— Гордон купил тебе это кольцо много лет назад, но от него ты принять его не пожелала. Не правда ли, ирония судьбы? Ты чуть было не вырвала то же самое кольцо у меня из рук, когда я предложил его тебе, — цинично проговорил он. — Но ведь ты меня любишь, это так лестно! — Он приподнял ей подбородок, принуждая взглянуть ему в лицо. — Не правда ли, Ребекка?
Она вспыхнула от чувства униженности.
— Нет, не люблю, — солгала она, впрочем, лишь наполовину. Она любила Бенедикта, но не этого мстительного незнакомца. Как может она любить человека, когда каждый его взгляд излучает ненависть!
Напряжение спало с его мускулов, когда она сказала «Нет», и он отдернул от нее руки, как если бы прикосновение к ней было заразным. Она почти физически ощущала исходящую от него злобу и, покрепче обернув себя простыней, собрав ее складками наподобие малоазийского балахона, с достоинством отступила назад — и чуть было не упала, запутавшись ногами в простыне.
Бенедикт подхватил ее и сжал за плечи, удерживая около себя.
— Поступки говорят громче слов, милая моя, и то, что отвергают губы, жаждет твоя плоть, — проговорил он с грубым триумфом. Его дерзкий взгляд упал на ее полную, с затвердевшими сосками грудь, обрисованную мягким шелком простыни.
С пунцовым от негодования лицом она попыталась оттолкнуть его:
— Нет!
— Пятнадцать минут назад ты молила меня о любви. Теперь, я думаю, ты можешь понять, какие муки испытывал мой брат, когда ты его отвергла, — сказал он злорадно и, подняв ее как перышко, бросил на кровать. — Оставайся здесь и обдумай все, пока я приму душ и оденусь. Тогда мы поговорим. — Последние слова прозвучали угрожающе.
«Обдумай все…» Скорее прочь отсюда! Она вскочила, нашла на полу трусы, бюстгальтер и быстро оделась. Ужас переполнял ее; предчувствие беды заставило ее поехать в Лондон, и предчувствие оправдалось. Она была слишком ошеломлена, чтобы в полной мере оценить случившееся, но понимала, что подставила себя сама.
Бенедикт был прав, когда говорил, что она чуть было не оторвала ему руку вместе с кольцом; воспоминание об этом оскорбляло ее. События последних недель чередой пронеслись в голове. Бенедикт никогда ее не любил, даже их близость была фальшью с его стороны. Она вспомнила, как он сказал: «Прости меня, Боже»… или «Прости меня, Гордон»? Он никогда не хотел обладать ею, это она сама бросилась в его объятия.