Бэрен вновь посмотрел вниз с той головокружительной высоты, на которой уже стоял годы назад, но обнаружил, что теперь всё воспринимается иначе. Давным-давно, стоя здесь, он видел единственную открытую для него возможность — преодоление высоты. Теперь же он видел то, чего добился, имея в виду не только победу над скалой, но и все свои достижения в мире, который когда-то казался слишком далёким, недосягаемым для него.
Здесь воздух казался иным. Более чистым. А ум становился яснее, словно все напасти прошедших лет исчезли, будто долетающий до него бриз унёс их. С этого места, Бэрен видел не только простирающиеся перед ним земли, но ещё более ясно он мог заглянуть в самого себя. И в этот миг озарения он понял, что несмотря ни на что, он был совершенно не похож на остальных мужчин. Он выбрал для себя другую дорогу, найдя более тяжёлый, более рискованный путь, который вознёс его прямо к небесам.
И какая разница, был ли он потерянным наследником королевства или просто самым обычным крестьянином? Бэрен сотворил себя таким, каким захотел сам. Но, как ребёнок, боящийся привидения в темноте, он позволил факту своего происхождения управлять своей жизнью и поступками. В ином случае он бы давно вернулся и потребовал бы отдать ему его невесту. Но больше он не собирался позволять прошлому управлять собой или скрываться от него, или позволять другим осуждать себя лишь из-за своего глупого страха, поскольку он знал, кем он был.
Не он ли — сэр Бэрен Бревер, лорд огромных земель? Бэрен задумался. Затем он запрокинул голову и засмеялся, ощущая себя свободным, как никогда.
Женевьева прижала руки к груди, хотя это была не единственная часть тела, которая у неё болела. Её потайное местечко, о котором она стеснялась даже думать, тоже саднило этим утром. Но более всего, болело её сердце, которое она считала давно умершим. Она поднесла ладони к лицу, и почувствовала на своих щеках слёзы, которые, казалось, она все уже пролила годы назад, и теперь они угрожали прорваться в потоки рыданий, точно так же, как они проливались вчера ночью.
Вчера ночью. Это было слишком прекрасно, вспоминала Женевьева глядя в огонь, осторожно и с сомнением, вспоминала Бэрена, который, будто явившись из её снов, опустился перед ней на колени. Кто мог обвинить её в том, что она потеряла самообладание? Но ей не следовало так открыто и свободно рассказывать всё, она не должна была выпускать на волю те чувства, которые она так долго держала в себе, и более всего ей не следовало занимать с ним любовью.
Если бы только это не было так прекрасно, подумала Женевьева. Её горло вновь сжал спазм, что лишь прибавило ей мучений. Она глубоко вздохнула, отчаянно пытаясь вернуть себе хладнокровие. Она не могла позволить, чтобы кто-либо увидел её в таком состоянии, особенно Бэрен. Она и так позволила себе слишком большую слабость, которой он не преминул воспользоваться.