Сделав глубокий вдох, она попыталась восстановить самообладание, которое так хорошо она могла сохранять в последние годы, но более она не находила в себе сил искать его. Неспособная находиться среди людей, которых она всегда считала своими родными, Женевьева скрылась в своих покоях, приказав не беспокоить ее. Так что нечего было удивляться тому, что она чувствовала себя одинокой? Но в ту минуту когда она попыталась убедить себя в этом, Женевьева ясно поняла, что тоскует она не по Алисе и не по любому другому жителю Брандета.
Она не могла понять возвращение этого старого, знакомого чувства — тоски по Бэрену, хотя в этот раз она сама хотела, чтобы он уехал по своим делам, оставив ее, и дал возможность самой управлять владениями отца. Но теперь ее владения не казались ей столь же важными как когда-то. Да, Брандет был все так же важен для нее, но без отца, у нее не было никого, кого бы она любила, о ком бы заботилась, к кому бы испытывала нежность. Если бы у нее была своя собственная семья. Но было уже слишком поздно, чтобы это стало явью, с горечью подумала Женевьева, если только семя Бэрена уже не пустило корни в ее чреве.
Осторожно она коснулась своего живота, против воли надеясь на то, что она может ждать от него ребенка, и щеки ее снова обрели цвет, так как эта мысль привнесла немного радости в ее отчаянье. Но что же тогда? Будет ли она растить ребенка одна? Сердце Женевьевы забилось отрицая саму эту мысль, но был ли у нее выбор?
А если не было никакого ребенка?
Внезапно Женевьева поняла. Что у нее нет никаких сил думать о долгих, одиноких годах, которые ждали ее впереди, это настолько отличалось от того, что она представляла себе, рассчитав всё с позиции холодного рассудка. Она считала себя независимой, не нуждающейся ни в ком, не говоря уже о мужчине, который бы ей приказывал что делать. Она вызвала Бэрена в отчаянном усилии спасти свои земли и тот образ жизни, который был ей знаком. По крайней мере, так она сказала самой себе. Теперь же Женевьева задавалась вопросом: а было ли это единственной причиной.
Возможно, вне себя от горя из-за смерти отца, она потянулась к единственному человеку, которого, кроме отца, она когда-либо любила. И он приехал, поначалу неохотно, но после добровольно согласился взять ее в жены. И все же вместо того, чтобы ухватиться за этот шанс стать счастливой, Женевьева отвернулась от него, побоявшись вновь рискнуть своим сердцем.
Или таким образом она пыталась убедить себя. Прижав руку ко рту, Женевьева издала мучительный стон, признав, наконец, правду. Несмотря на все ее старания и клятвы, сердце ее уже было занято. Это произошло тогда, когда она впервые увидела Бэрена, мальчишкой, и ни годы, ни расстояние, что разделяло их, не смогли уменьшить ее чувств.