На подворье Безродного людно, шум и суета, часто-часто стучат топоры, вжикают пилы. Купец строился. Он скупал сено, пушнину, панты, коней продавал. В его лавке можно было взять все, что твоя душа пожелает. Хочешь в долг — изволь. Расторопный приказчик — а их у Безродного двое — даст все. Но, пожалуйста, поставь крестик в долговой книге. Умеешь читать и считать, пиши фамилию полностью, так и вовсе без обмана. И еще одно доброе дело сделал: за тех, кто был должен купцам в Ольге, рассчитался, перевел их в должники. Так надежнее, да и товар должникам брать ближе. И хозяин он покладистый, должников не очень-то прижимает. В этих местах самый дорогой товар — гвозди, стекло, краска, соль. С мануфактурой проще, но все же и ее выгодней взять у Безродного, чем тащиться в бухту Ольгу. К Безродному тянутся со всех ближних деревень. Безродный — царь и бог. Казалось бы, жить и жить. В тридцать лет такое имеет! А тут?..
— Ты скажешь наконец, какая это сволочь подрезала ошейник? — в какой уж раз пытал он Груню.
— Откуда мне знать. Мало ли людей зло имеют на тебя.
— Снюхалась с кем — узнаю, обоих порешу!
— Я-то нет. Но вот ты, люди поговаривают, со многими уже снюхался, а я молчу.
— За это и хотела меня хлопнуть?
— Не за это, сам знаешь за что — за то, что зверь ты, за побои. Еще раз тронешь — убью. Другой раз медлить не буду. Благодари Хомина, быть бы тебе на погосте.
— И все же хотел бы я знать, какая это тварь против меня зуб точит? Может быть, Гурин?
— Не пытай, не знаю я, кто. Спроси у ветра и ночи.
— Так ли?
— Знаешь что, а не расстаться ли нам? Ты не веришь, я тебе не верю: а раз веры нет — зачем такая жизнь?
— Нет, нет! Что ты? Жить будем, сама говорила. Жить будем. Груб был, винюсь, но все это от ревности. Прости меня. Сам не знаю, как получилось, вне себя был. Пойми, без тебя мне все это без прока. Одному мне ничего не надо. Хочу с тобой побывать в городах больших, людей посмотреть и с тобой покрасоваться. Ради тебя все это.
— Понимаю, хорошо тебя понимаю, но и ты меня пойми: сумно мне слышать, когда люди говорят про тебя такое.
— Пусть себе чешут языками.
— И другое вот подумай: не правду ли тебе нагадал Цыган? Ты пса в упор стрелял — промазал. Второй раз стрелял — и снова промазал. Или стрелять разучился? Неспроста все это!
— Вот и я так думаю. Никогда не боялся никого, а собаки этой боюсь! Убей бог, боюсь. Наговоры — ерунда. Страшит предсказание Цыгана. От судьбы, говорят, не уйдешь!..
И все-таки он решил проверить, что стало с собакой. Шел по ее следу до того места, где волки взяли след Хунхуза, и громко, с облегчением, захохотал: «Брехло ты, Цыган, вот она, моя судьба, слопали ее волки!»