— Вот, ястри те в горло, устал-то как. Дьявольская коловерть. Еще, поди, верст шесть топать. Осилить надо, обязательно осилить, — ворчал Макар, подбадривая себя.
Брел и брел, пока по взбаламученному небу не заметалась вместе с бурей безликая луна. Едва приметная, она качалась среди рукастых туч. Ветер продувал козью дошку, огнем жег щеки, слепил глаза. Макар прикрывал лицо барсучьими рукавицами, бодал ветер харзиной шапкой. Воздух был плотный, как речная вода. И он греб по нему, шел по снежным волнам, крутым и упругим. Когда сил не было идти, он вставал за дерево, бил себя по бокам руками, чтобы согреться.
Все чаще и чаще останавливался Макар, чтобы передохнуть за деревом, но и тут ветер находил его, пытался сломить, обнимал вместе с лесиной, забивал рот снегом — не продохнуть. И Макар сдавался, топтался на одном месте, а рядом с ним нехорошие мысли: «Один, кому я нужен? Пойду за Аксиньей. Ждет она меня. Холодна земля, холодна вода, на себе испытал. Холодно в той воде дочке Настюшке. Холодно. А как Сереге в животе косолапого? Сумно. Кто где… Кто по-людски в земле, а кто невесть в какой колыбели. Вот и я могу сегодня быть с ними. Лягу и усну. Спать хочется…»
— Я те усну! — ругал себя вслух Макар. — Уснешь, а кто хоминский выводок поднимать на ноги будет? Не баба, а зайчиха. Наплодила — страсть. Уже тринадцатый вылупился. Чисто мошки на свет прут…
Выполнил обещание Макар: на следующий день после спасения зашел к Хомину. Зашел и ахнул. Всякую нищету он видел, но такой еще не приходилось. Хомины жили в тесной клетушке. Стены в копоти, пол земляной, посреди русская печь, через весь потолок полати. А там… Макар не сразу сосчитал, сколько там голов. И все дети были голые. Все сопливые, замызганные… Вот один из них соскочил с полатей и тут же, в углу, помочился. Вонь и духота.
— Евтих, это что же делается?
— А че? — вскинул Евтих маленькие медвежьи глаза на Макара.
— Ить у добрых людей в овчарне чище.
— А провались оно пропадом, — махнула рукой Анисья. — Че убирать, все одно. Детям на улицу не выйти, лопотины нет. Садитесь, чаем напою.
— Какой там чай, я от смрада задыхаюсь. Боже, да разве можно так жить? Че едите-то?
— Шо бог подаст. Репу, картошку.
— Звиняй, я побежал, дух перехватило, — выпалил Макар и ринулся в дверь. Бегом на пасеку, там свалил в нарты платья, штаны, рубашки, все, что осталось от прошлой его семьи, и снова бегом повез добро к Хоминым. Здесь охапками начал заносить в дом, сваливать в кучу. Летело все: рубашки, зипуны, валенки, ичиги, кусок сатину, кусок холста, тот, что оставил себе на смертный час, кусок ситцу. Гора тряпья, гора обуви.