Глеб горько усмехнулся:
– В том нет ничего странного, коли даже родные братья отвернулись от меня.
Анна покрыла рану тряпицей, пропитанной некоей мазью, и перевязала спину крест-накрест свежим рушником. Она велела Глебу лежать пока на животе. А он и не думал ослушаться. Ему была приятна забота этой женщины. Глеб уже и не помнил, чтоб о нем кто-то заботился. Разве что мать. Но это было давно.
Глеб взял Анну за руку и удержал возле себя. Спросил:
– Где ты научилась врачевать раны? Она улыбнулась только краешками губ:
– Я же говорила: муж мой был охотник. Он часто приходил исцарапанный, иногда сильно пораненный. Муж меня и научил. Он ведь был много старше меня.
Глеб посмотрел на Анну испытующе:
– Ты только про мужа и говоришь. Ты, наверное, любила его? Скажи…
– Нет, – покачала головой Анна. – Он был мне опора, стебель. А я была – цветок. Муж сам это говорил. А я думала, что так и не пришел тот, для которого я цвела.
– Чудно ты говоришь, – улыбнулся Глеб и закрыл глаза. – У тебя нет детей?..- Мой первенец умер во младенчестве. А другие не родились…
Анна высвободила свою руку и поднялась с постели:
– Ты должен спать. Ты ведь не спал всю ночь… Когда проснешься, выпьешь напиток из этой чаши, – она пододвинула к Глебу табурет, на котором стояла старая помятая бронзовая чаша. – Потом наденешь другую рубаху; от мужа у меня осталось кое-что – тебе, конечно, будет тесновато, но я приведу в порядок твою одежду, когда отмокнет кровь.
– Ты уходишь? – спросил Глеб, засыпая.
– Я вернусь к вечеру…
Ответа Глеб уже не слышал, ибо погрузился в глубокий сон. Он доверял этой женщине. Он дышал ровно и спокойно. Слегка подрагивали его веки, – должно быть, ему снился какой-то сон. А женщина еще долго стояла рядом и смотрела на Глеба. Она как будто не могла заставить себя покинуть жилище.
Анна медленно опустилась на пол возле самого ложа и заглянула Глебу в лицо. Тихо вдохнув, она поймала его дыхание и улыбнулась своим мыслям. Потом сняла с плеча Глеба волосок и посмотрела его на свет. Это был волосок Глеба. Женщина намотала волосок на безымянный палец и поднялась. Никто не видел, каким счастьем сияли в этот миг ее глаза.
Анна вышла за дверь и привалила ее тяжелым камнем.
Глебу снился тот старец в белых одеждах. Старец ничего не говорил, а только ласково, благодарно смотрел на Глеба. Так мог смотреть только отец. Глеб хорошо помнил этот взгляд. И в этом старце Глеб опять угадывал отца.
Старец раскачивался на качелях под ветвью могучего Дуба. Диковинные это были качели, а старец без сомнения был колдун. Когда он летел на качелях вперед и возносился высоко, – был ясный день, блестели в солнечных лучах крупные желуди. А когда старец уносился назад и взлетал чуть не выше дуба, – была ночь, в черном небе горели звезды. Скрипели качели… Среди бела дня высоко над землей старец взмахивал руками, и был это уже не старец, а белый аист, машущий крыльями. А черной волшебной звездной ночью обращался вдруг старец в летучую мышь…