Гордым словом «фортепиано» именовался старенький потертый инструмент по имени «Лира», довольно расстроенный. Впрочем, Митю это вовсе не смутило.
— Договориться, в принципе, можно с любым инструментом, — пробормотал он, пробегая длинными пальцами по желтоватым клавишам. Потом последовало несколько замысловатых пассажей и аккордов, задребезжала какая-то струна, а затем рояль рванул веселый рэгтайм.
Допотопный инструмент скрипел и, казалось, даже постанывал под быстрыми Митиными пальцами. У Ады появилось такое ощущение, что непривычные к подобному отношению клавиши вот-вот ринутся прочь, куда подальше. Митина левая рука с чудовищной скоростью выводила четкий стремительный ритм, а правая комкала его, грубо рвала синкопами.
Толстенький музыкант, сладко жмурясь, притоптывал на месте, подергивал плечами, норовил пуститься в пляс. Он блаженствовал. Его товарищ сразу молча уселся в темноватый угол зала, а теперь ерзал, вытягивал шею, пытался что-то рассмотреть.
Толстяк, похоже, был готов идти вприсядку, когда Митя резко оборвал рэгтайм, и, не делая ни малейшей паузы, заиграл божественное andante из фортепианного концерта Моцарта до-минор.
Прозрачные, воздушные, дымчато-сиреневые звуки заполнили обшарпанный зальчик, раздвинули стены, убрали прочь грязный потолок. Вместо пропахшего пылью воздуха в лицо Аде подул сладкий тугой теплый ветер. Мелодия повела ее по цветущему полю, по яркому душистому разнотравью летнего полдня. В этой музыке было всё: бесконечное небо, белые пушистые облака, большие надежды и любимые люди. Аде хотелось идти далеко-далеко, по мягкому упругому проселку, а высоко в легком небе пели жаворонки, зовя вперед, к свету, к радости.
Это была не музыка. Это было обещание счастья.
— Мить, а что ты тут, собственно делаешь? — удивленно спросила Ада, когда волшебный инструмент — кто это там посчитал его ветхим и расстроенным? — замолчал, и она снова оказалась в небольшом полутемном зале деревенского клуба. — Тебе в Консерватории самое место, а ты вон в медики подался? Почему?
— Потому, — коротко глянул на неё музыкальный студент Конкин и снова заиграл — уже теперь Рахманинова. По его тону отчего-то стало ясно, что расспросы им вовсе не приветствуются.
Собственно, и теперь, когда прошло почти двадцать лет с момента их знакомства, Ада не могла ответить на вопрос, заданный когда-то ею Мите в стареньком клубе.
У стойки «ресепшена» Аду поджидал сюрприз. Сюрприз был под метр девяносто ростом, в меру мускулист, в меру худощав, одет по последней молодёжной моде — умело изодранные джинсы, живописно свисающие с попы, толстовка с капюшоном, покрытая заковыристыми картинами, «косуха» в заклепках и развязанные высокие кроссовки. На голове — умопомрачительно рваная бейсболка козырьком назад. Звали его Юрой, и приходился он Аде племянником.