Своего племянника Ада любила без памяти. С тех пор, как Юрик родился, она с удовольствием возилась с мальчишкой; сидела с ним, даже с совсем крошечным, водила его гулять, таскала в цирк и театр. Она с радостью вновь окунулась в прекрасный мир любимых детских книг и спектаклей.
Малыш свою молоденькую тетку обожал. Дома же у него всё было очень не просто.
Его дед, приходившийся Александру Владимировичу родным братом, погиб довольно молодым во время каких-то загадочных испытаний — работал он в безымянном секретном НИИ и уже дослужился до должности заведующего лабораторией. Его вдова, женщина надменная и недобрая, осталась с дочерью-школьницей и матерью, чьей точной копией была сама. Главным делом их жизни стало получение всех возможных и невозможных пенсий и выплат за потерю единственного кормильца, поильца, а также одевальца и обувальца.
При жизни Павла Владимировича семья очень даже не бедствовала. После его гибели никогда в жизни не работавшая Нинель Петровна быстро «почувствовала разницу».
Жить на пенсию с подрастающей дочкой и стремительно дряхлеющей матерью было тоскливо.
О замашках супруги человека с положением приходилось забыть. Одежда и обувь, покупаемая за дикие деньги у фарцовщиков или по блату «из-под прилавка» с солидной переплатой, импортные духи и косметика, регулярные визиты в Институт Красоты и парикмахерскую «Чародейка» на Калининском проспекте, присмотренное новое колечко с сапфиром, посиделки в «Праге» с приятельницами — всё это оказалось в прошлом, причем настолько далеко, что скоро стало казаться сладким сном.
Зато надо было искать деньги на покупку туфель дочери, ну хоть самых завалящих — нога у девочки росла быстро. Приходилось изворачиваться и добывать какие-то лекарства для часто болеющей мамы. К тому же, старуха с возрастом стала капризной.
— Вот ты сидишь, как фефёла, а Анька Минаева уже и прикрепление к спецмагазину пробила, теперь жрачку оттуда сумками громадными таскает, — бубнила день и ночь всем недовольная Вера Семеновна.
Самое-то неприятное, что это была истинная правда. Муж Аньки Минаевой погиб вместе с Павлом Владимировичем. Дом был ведомственный, все про всех всё знали, примерно как в деревне, поэтому любые перемены в материальном и социальном положении соседей немедленно становились достоянием народных масс.
— Я не могу есть эту колбасу по два двадцать, что ты вчера купила, — продолжала своё выступление старуха. — Её делают из туалетной бумаги! Ты всегда покупала другую. Почему не покупаешь сейчас? — Вера Семеновна неопрятно доела бутерброд с той самой, гадкой колбасой за два двадцать, поковыряла в зубах, громко икнула и с явным отвращением на лице взяла с тарелки ещё один, побольше. — Я не наедаюсь этой дрянью! Ты должна сделать так, чтобы мы ели другие, хорошие продукты! — «другие, хорошие» приносились Пашей из спецбуфета НИИ. Вся же страна, не имевшая доступа в распределители съедобной пищи для особых людей, ела, что повезет. Но это маменьку не интересовало.