Юрик отчаянно замотал головой, при этом пытаясь задвинуться поглубже в дальний угол дивана.
— Давай-давай, детка, колись быстренько, на что же именно ты собирался пустить эти деньги?
Юра сильно сгорбился, низко наклонил голову, так, что практически уткнулся подбородком себе в грудь, и застыл, внимательно разглядывая узор на толстом палевом ковре, не поднимая глаз на Аду. Было очевидно, что ни слова вытащить из него не удастся.
А впрочем, надо ли это?
Похоже, всё и так понятно.
Кажется, на юридическом языке это называется: «Вас лихо надули»!
Сбоку завозился начавший приходить в себя от внезапного и совершенно незапланированного появления супруги Петька.
— Ад, ты что? С цепи сорвалась? Да ты всё не так поняла! Тут это такое дело — всё ведь очень просто… — начал он заплетать словесные кружева, на которые был большой мастер. Ада, не поворачиваясь к мужу и не смотря на него, резко махнула в его сторону рукой, как бы призывая помолчать; как ни странно, так славно начатая речь оборвалась на полуслове. Обычно Петьку так просто было не заткнуть. Он умел виртуозно озвучивать любое вранье, при этом уверенно опираясь на небезызвестный постулат Геббельса: «Чем невероятнее ложь, тем охотнее в нее поверят». Главное — знать, под каким соусом сервировать это сомнительное блюдо в каждом конкретном случае. Нужно только понять, что именно хочет услышать тот человек, которому адресуются враки, тщательно перемешать желаемое с требуемым, и результат себя ждать не заставит.
Это что, было раньше не известно?
Да нет, Ада прекрасно изучила своего мужа.
Даже на вопрос: «Который час?» он отвечал уклончиво, а то ещё частенько переспрашивал: «А что такое?»
Но почему-то всегда хотелось самой поверить в то, что нет и никогда не было, вот ведь как!
Но сегодня Ада вовсе не желала слышать задушевного Петькиного вранья. Вдруг почувствовалась мертвящая пустота и нереальность происходящего с ней.
«Похоже, с меня всё-таки достаточно».
Мысль была равнодушная, серенькая, в ней не было никаких эмоций — ни обиды, ни гнева. Да, обманули, предали. Да, близкие люди.
Я не желаю ничего больше слышать и говорить. С меня просто довольно.
Ада еще раз внимательно и грустно посмотрела на племянника, молча прощаясь с маленьким неуклюжим мальчуганом, который весело ковылял рядом с ней по весенним лужам в далекий-далекий день, и в ее руке была крепко зажата его пухлая ладошка в мокроватой красной варежке — она их сама вязала, эти наивные варежки, и Юрик их обожал!
Ада спокойно взяла со стола лежавшую там толстенькую пачку и сунула ее в карман, затем протиснулась к племяннику и вытащила у него из-за спины вторую, в надорванной упаковке. Достала из нее несколько купюр и бросила их на стол.