И Франсуа мне писал по Инету, что у них все спокойно, никаких намеков на возобновление деятельности общества черной магии вуду – Бизанго, главой которого был Паскаль Дюбуа.
А вот, кстати, от Франсуа уже больше двух месяцев ни слуху ни духу. Он даже с Рождеством и Новым годом нас не поздравил. Я, конечно же, обиделась и тоже прекратила писать. Решила, что парнишке просто надоело, увлекла студенческая жизнь. А потом и забыла, если честно, об этом, началась вся эта ерундистика с внезапными приступами боли.
Которые я никак не связывала с вуду, с втыканием, например, иголок в восковые куколки…
Ника шевельнулась и тихонько всхлипнула. Потом еще раз. И еще, уже сильнее. Дочка, не открывая глаз, свернулась клубочком и горько, навзрыд, заплакала.
Я наклонилась над малышкой и нежно провела рукой по уже подсохшим кудряшкам:
– Не плачь, одуванчик мой родной, все будет хорошо.
Дочка дернулась, словно я прикоснулась не рукой, а оголенным проводом, на мгновение замерла, а потом медленно повернулась ко мне:
– Мама?
– А кого ты ожидала увидеть, кокосик? – Я потянулась поцеловать измученное личико, но дочка отстранилась.
– Не надо, не трогай меня!
– Почему?
– Я плохая, плохая! – Недетское страдание плеснулось в глазах. – Я делала больно тебе, папе, Маю! Я убила Мая! Я сегодня убила папу!!! Я не хотела, я плакала, я сопротивлялась, но он становился все сильнее! Он запирал меня в подвал и делал страшное! А потом говорил, что, если я кому-нибудь расскажу об этом, все будут думать, что это я делала страшное! Папа, папочка!
Малышку затрясло, зрачки расширились, залив радужку чернотой, тело выгнулось дугой, словно изнутри рвалось что-то жуткое, чужое.
Я прижала к себе дочь, не позволяя мраку снова завладеть ребенком, я прижалась щекой к мокрому от слез личику и шептала снова и снова, прямо в розовое ушко:
– Папа жив, ты слышишь?! Папа жив! Он едет домой! Все хорошо!
Пусть не сразу, но смысл моих слов начал доходить до Ники. Взгляд снова стал обычным, тьма убралась из глаз моей дочери, сменившись робким рассветом.
– Папа… – Тяжелый, прерывистый вздох. – Он правда жив? Самолет не разбился?
– Нет, солнышко, папа и его музыканты просто не сели в тот самолет.
– Тот самолет, который все-таки разбился? – Дочкин подбородок опять задрожал. – Так все-таки самолет разбился сегодня, да? И погибло много людей?
– Тише, тише, успокойся, – я начала тихонько покачивать-баюкать малышку. – Так, увы, иногда случается. И потом, мы же еще не знаем подробностей. Может, катастрофа была несерьезная, и летчик спас самолет.
– Не спас! Мама, ты не понимаешь! Это все я! Вернее, он, бака!