Кровь отлила от лица. Свет понял, что должен немедленно выйти из зала, иначе он не выдержит напряжения и упадёт без чувств здесь же, среди смеющейся, жующей, выпивающей и празднующей толпы.
На Валентине было зелёное платье с отливом, красиво облегающее фигуру и сапоги на высоких каблуках, которые делали её ещё стройнее и выше. Волосы рыжей гривой падали на плечи и спину, они отливали медью и золотом, волновались при каждом повороте её головы. Свету аж дурно стало, до чего она была ослепительна и блистательна, до чего она была хороша!
Свет ринулся к выходу. Но неожиданно его за руку схватила сама Ирина Витольдовна, сидевшая в высоком кресле, словно королева.
– Светик, почитай для меня что—нибудь, – попросила она Фролова и сунула ему в руку микрофон. Свет был её любимым студентом. Она знала, что он пишет стихи.
– Минуточку внимания! – крикнула Ирина Витольдовна всем. – Сейчас Свет Фролов будет читать стихи собственного сочинения! Мне очень нравится то, что он пишет! Это очень талантливый мальчик!!
– Иди! – подтолкнул Света в спину Пивоваров.
Свет понял, вот он – триумф!
Он поднялся на сцену и прочитал поэму.
Он не видел зала, не видел Валентину, потому что закрыл глаза. Но он точно знал, он был уверен – эти минуты даны ему для триумфа.
– Браво! – крикнула Штольд, когда он закончил, и захлопала узловатыми сухими ладошками.
Её поддержали вежливые, жидкие аплодисменты.
– Бис! – заорал Пивоваров и засвистел в два пальца.
Свет не стал кланяться, ему это было не нужно. И аплодисменты ему были не нужны. Он и без них знает, что он талантлив, нет, – гениален.
Спускаясь со сцены, он оступился немного, чуть не упал, но его это не смутило. Все гении немного рассеяны и слегка неуклюжи.
Валентина стояла внизу, у сцены, смотрела на Света, хлопала в ладоши и улыбалась. Рыжие кудри вибрировали в такт её хлопков, а нежный подол её платья слегка коснулся брюк Света. Пол поплыл у него под ногами от этого прикосновения. Он легонько ей поклонился. Только ей, а не всему залу.
– Свет, – представился он. – Свет Фролов.
Валентина засмеялась и перестала хлопать.
– Я поэт, зовусь я Светик, от меня вам всем приветик! – сказала она и опять засмеялась волшебным переливчатым смехом.
Свету показалось, что он неправильно её понял.
– Что?! – глупо переспросил он.
– Я поэт, зовусь я Светик! – закричала какая—то пьяноватая девчонка, стоявшая рядом с Валентиной.
Свет выскочил из зала. Он убежал и даже Пивоваров не смог его догнать.
С тех пор в нём прочно поселилась уверенность в своей глупости и никчёмности. Он – ничтожество, и это – непреложная истина. Недолго переболев этим ощущением, Свет ударился в другую крайность – решил, что всё—таки он непризнанный гений. И то и другое было невыносимо в букете с нечеловеческой болью, терзавшей его неокрепшую душу из—за неразделённой любви.