Днем у мамы был странный вид. Интересно, что ты ей устроила, Дженни? Наверняка выспрашивала у нее всю нашу подноготную. Зачем ты это делала, Дженни? Хочешь, чтобы мама заболела?
Ты уже довела Шерон до дурацкого несчастного случая со своей манией всюду совать нос. Это ты виновата в том, что Шерон умерла, слышишь? Так что будь поосторожнее в своих махинациях, Дженни. Не будь такой настойчивой, детка, если не хочешь, чтобы твой путь был усеян трупами… А убивать предоставь мне, не будь такой завистливой — согласись, это ведь не женская работа.
Отдых располагает к шуткам, но нужно готовиться и к серьезным делам.
Да, кстати, Дженни, по поводу матери Карен: тебе не кажется, что она может покончить с собой от горя?
Дневник Дженни
Грязный мерзавец! Ты думаешь, что, обвиняя меня в чужой смерти, заставишь меня в это поверить? Ты принимаешь меня за девочку из церковного хора? (Этот джин просто огонь — так обжигает… хотя… второй глоток — и уже гораздо лучше.)
О'кей, оставлю твою мать в покое. Я не дам тебе подходящего предлога, чтобы… предпочитаю уступить. Но не смей трогать мать Карен, иначе… Иначе — как обычно, ничего. Я чувствую себя совершенно беспомощной.
У меня гениальная идея! Нужно действовать методом исключения. Отсекать. Я порежу одному из них правую руку, потом другому — чик! — до тех пор, пока не перестанут появляться записи в дневнике или не изменится почерк.
Просто как мычание и совершенно безопасно — можно свести все к неосторожности: «Ох, боже мой! я уколола вашу руку вилкой! Честное слово, я нечаянно!» Ох! лестница слишком сильно натерта воском, чашка разбита, нога сломана! У машины отказали тормоза? Ах, какая жалость! Но коммунисты тут ни при чем, просто несчастный случай! Всем крышка? Ах, какое горе для доктора! Что? Доктору тоже крышка? Ах, какая потеря для страны! Такая известная семья, награжденная посмертно орденами Великих Притворщиков! Сам президент прибывает на похороны. А Дженни? Она прекрасна, вся в черном, держится прямо, волосы уложены в узел, она стискивает руки президента — бедные, несчастные мальчики, такие милые, такие неиспорченные, слишком хорошие для нашего мира… Мать убита горем — нет, мать покончила с собой, сунув голову в духовку, где тушилась рождественская индейка, ужасно!..
Кто-то стоит у меня под дверью. Ставлю стакан на стол, он не хочет стоять прямо… Не могу ничего разглядеть на часах — моих наручных часах с тремя стрелками. Они что, сломались? Надо бы подойти к двери и посмотреть… Но я не могу подняться со стула. Меня шатает из стороны в сторону. Странно… Может быть… может быть, я устала?