Но судьба дала мне шанс. Когда я очнулся с простреленной грудью, хотелось только одного – мстить. Не столько, чтобы отплатить Рондине, сколько, чтобы искупить собственную вину перед друзьями.
Однако война скоро кончилась. Тогда, по предложению Мартина Грэди, я стал работать в одной организации. Всего сорок человек. Сейчас нас было по-прежнему сорок, но из «стариков» осталось только девятнадцать. Правда, чем дольше человек работал, тем опытнее он становился, и тем больше у него было шансов уцелеть.
Разумеется, официальные органы в Вашингтоне знали о нашем существовании. Они завели на нас картотеку, но узнавали о наших делах задним числом и никогда ничего не могли возразить, потому что все делалось профессионально. Вероятно, втайне они досадовали, но нас это нисколько не заботило. Мы действовали быстро и жестко, как того требовали обстоятельства. Свергались правительства, таинственно погибали заговорщики – мы вмешивались только тогда, когда все другие средства оказывались бесполезны.
Рано или поздно Мартин Грэди узнает, чем я занимаюсь, и запретит мне это. Дело в том, что он не выносил, если к делу примешивалась личная ненависть. Но в данном случае меня это не особенно беспокоило.
В дверь постучали.
Я вскочил, одним прыжком оказался у выключателя, погасил свет и уселся в темном углу, направив на дверь свой револьвер.
Ручка повернулась, и на пороге появилась она – прекрасная, как ангел, и опасная, как дьявол. Рондина медленно вошла в комнату и закрыла за собой дверь. Мне виден был только ее силуэт.
Я знал, что она не видит меня, и взвел курок. Раздался сухой щелчок.
– Я здесь, Рондина.
Она поняла, что у меня в руке.
– Это произойдет сейчас и здесь, Тайгер?
– Возможно.
Кое-как отыскав кресло, она села и заложила ногу на ногу. Я увидел белизну ее коленей и мрачно подумал, что подобное удовольствие стоило Колу жизни.
– Я должна объяснить тебе кое-что, Тайгер.
– Нет, крошка. Я все знаю.
– Но…
– Никаких «но». Ты убила моего друга. Ты окрутила меня вокруг пальца. Тут не требуется ничего объяснять. Твои пули вырезали, но ярость осталась во мне. Это она постоянно подстегивала меня в жизни. О, в свое время тебе удалось заглушить мое недоверие поцелуями. Мы были чудесной парой в пекле войны. Любовь побеждает все, говорили мы. Я подарил тебе жизнь, а ты застрелила меня, или, по крайней мере, думала, что застрелила. Я столько лет считал тебя мертвой, что можешь представить, какую радость испытал, увидев живой. Ты совершенно не изменилась, если не принимать во внимание вмешательство хирургов. И снова, как в старые времена, очаровываешь мужчин. Но меня на эту удочку больше не поймаешь.