За последние два года несколько пилотов не вернулось. Один запаниковал, неправильно ввёл курс, сжег лишнее топливо на маневрах и прошел мимо базы. Потом пять месяцев слал прощальные письма. Стоимость спасательной экспедиции "превысила разумные значения". О двух других просто ничего не известно. Опасность слишком далеко отклониться от базы и просвистеть мимо неё с космической скоростью постоянно висит над нами. Слишком большие скорости, слишком большие расстояния. Тех, кто пройдет мимо, иногда нет даже смысла спасать, стоимость спасательной экспедиции тысячекратно превышает суммарную стоимость человека и корабля. На этот счёт даже существует бюрократический штамп: "стоимость спасательной экспедиции превышает разумные значения". Правда, корабли иногда возвращаются, через несколько лет, с мумией внутри. Их переделывают в автоматы. Никто из лётчиков в корабль – убийцу не сядет. По этой же причине мы и летаем в одиночку, хотя это очень страшно. Если начнутся проблемы, одному легче продержаться с ограниченными бортовыми запасами.
Я прохожу по кольцу, оказываясь почти вверх ногами по отношению к тому месту, где вошел. Гравитация на станции поддерживается очень просто, она вращается вокруг своей оси. Нас прижимает к полу центробежная сила. Из космоса база выглядит как восемь цилиндров, соединенных между собой кольцами и радиальными спицами. Там, на оси, находятся причальные стойки и ангары с кораблями. Там невесомость. Тут, в кольце и в цилиндрах, почти земная сила тяжести. Расплачиваться за это приходится легким головокружением при взгляде на звёзды за иллюминаторами. Космос за окнами вращается довольно быстро. Бар какой-то умник сконструировал как тор с иллюминаторами, он находится в одном из колец. Как будто у ребят, которые приняли по стаканчику, и так всё в глазах не плывет. В жилых каютах, которые находятся в цилиндрах, иллюминаторов нет. Там на переборках висят мониторы, транслирующие вид на космос с неподвижной камеры на оси станции.
– Ну вот, опять напились так, что весь космос кружится, – говорю я и показываю на окна. Шутка старая, как сама станция, но воспринимается с неизменным восторгом. Мне освобождают место рядом с Алексом. Я плюхаюсь на стул, блаженно чувствуя, как понемногу отступает напряженность.
В этот раз я чуть не запаниковал. К исходу пятых суток обратного полета мне упорно казалось, что я неправильно ввёл курс и пролечу мимо станции. Я несколько раз перепроверил расчеты, и, как всегда в таких случаях, оказалось, что первые перерасчеты показали ошибку, а последующие совпали. Я читал, что похожий эффект наблюдался ещё у первых летчиков, попавших в слепой полет. Начинает казаться, что самолет кренится, и только полное доверие к приборам может спасти в этой ситуации. Я доверился приборам и расчётам, но чего мне это стоило… Когда станция вдруг вынырнула из ниоткуда, это было похоже на чудо. Погрузившись в свои размышления, я чуть не прослушал то, что говорит мне Алекс. Алекс, громко хихикая, показывает на экран телевизора: